‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Светлый шер-то не откажется, — отвечая на его мысли, пробормотал призрак, бледнея и истончаясь. — Но ты сначала доберись до него живым.

— Доберусь, — кивнул Роне, пытаясь понять: ему уже настолько хорошо, что бред заканчивается, или все настолько плохо, что самое время отправляться следом за Ману в Ургаш.

— Вообще-то тебя может исцелить и Шуалейда, — передумав истончаться и исчезать, совершенно не призрачным голосом сказал… дух. Называть это по имени Роне был морально не готов. — Уж если она оживила мертвую Саламандру, то с твоей проблемой как-нибудь справится.

М-да. Видимо все плохо. Раз уж призрак сравнивает его с мертвой шерой Лью.

И предлагает просить помощи у Шуалейды.

Да будь это хоть сам Ману во плоти…

Сам Ману. Злые боги. Без плоти, но… дух Ману. Полный дыссак!

А… а все равно. Просить помощи у пигалицы, которая отказалась от него, предала, из-за которой Дайм едва не погиб? Нет. Ни за что. Да и она не будет помогать. Уж скорее с удовольствием посмотрит на его предсмертные корчи.

Которые уже, наверное, наступают. Потому что призрак как-то подозрительно обрел плотность и совсем по-человечески вздыхает, ужасаясь глупости Роне.

Ну и пусть. Подумаешь, Ману почти во плоти. Плевать. Пусть ужасается, но…

— …даже не упоминай о ней… — буркнул Роне, — кем бы ты ни был.

Дух хмыкнул, смерил его полным сарказма взглядом и покачал головой:

— Можешь звать меня дохлой деревяшкой. Ничуть не хуже кривой камбалы. Мне не хватало твоих изысканных манер последние пять сотен лет, Ястреб.

— Да иди ты, — огрызнулся Роне, понимая, что не в силах дальше удивляться или спорить с реальностью.

Подумаешь, он с Ману на ты и зовет его кривой камбалой. А, и Ману пять сотен лет по нему скучал.

Бывает и хуже.

Наверное.

— Такой же упрямый индюк, как и был, — умиленно покачал головой призрак и стал превращаться в туман, одновременно втягиваясь в фолиант.

— По дыссу. Мне нужно в Хмирну. Ты со мной, дохлая деревяшка?

— О нет, оставь меня в сундуке, на поживу крысам, — проворчал уже не призрак, а том пособия по разведению химер. — Ворона ты щипаная. Есть еще желающие за тобой присмотреть, чтобы снова не сдох? Нет? Вот и не задавай тупых вопросов.

— Идея с сундуком мне нравится все больше. У тебя мерзкий характер.

— Не мерзее, чем у тебя. Бабка не говорила, что эксперименты с божественными дарами дорого обходятся?

— А то сам не знаю. Как будто у меня были варианты!

— Варианты есть всегда, мой темный шер.

От этих интонаций Роне перекосило, и едва успокоившееся сердце тяжело и мучительно заболело.

— Хоть слово о Дюбрайне, и я тебя сожгу, Ману ты или дысс собачий. На этот раз — окончательно. Уж поверь.

— Уж верю. На твоем чердаке полный сквозняк, Бастерхази. Перерождение тебя ни капельки не изменило.

— По дыссу, — отмахнулся Роне.

— Кто бы сомневался, — фыркнул дух.

То, что Ману знал его до перерождения, кое-что конечно объясняло, хоть и запутывало еще больше. Если бы Роне был в прошлой жизни другом Ману, то сейчас бы тот звал его как-то иначе, а не Ястребом? Наверное.

Шис. Потом. Он подумает об этом потом. Сейчас слишком много всего. И… Ману там или левая пятка Хисса, а отказываться от помощи Роне не будет. Не так-то много желающих ему помочь.

— Что ты добавил в эту проклятую смесь?

— О, ты начинаешь мыслить здраво, — хмыкнул фолиант и зашелестел страницами. — Бери с собой хороший запас. Накопители — все, и молись, чтобы нам по дороге встретилась хотя бы парочка светлых шеров.

Роне в недоумении уставился сначала на дохлую деревяшку, потом на двенадцать накопителей, заполненных под завязку лично Дюбрайном, потом снова на деревяшку.

— Не тупи, Ястреб. До тебя еще не дошло, что с этим сердцем темная дорога тебя убьет?

Роне прижал ладонь к груди. Этим сердцем он рисковать не может. Эксперименты с божественными дарами… м-да… а куда было деваться-то?

— Ты один настолько сумасшедший, Ястреб, чтобы соваться в такие дебри.

Роне почти возгордился. Сам Ману Одноглазый признал смелость его экспериментов. Это о чем-то говорит.

М-да. Мания величия у вас, темный шер. Вы себя еще аватарой Хисса возомните. А чего мелочиться-то?

Тьфу. По дыссу. Восхититься собственным продутым чердаком можно будет потом. Сначала надо добраться до Дайма. Желательно живым. А дальнейшие проблемы решать по мере поступления.

— И века не прошло, как ты начал взрослеть, — проворчал фолиант, уменьшаясь до размеров медальона и отращивая цепочку. — Не буди меня без необходимости. Особенно когда мы будем поблизости от Хмирны. У нас с Красным идейные противоречия, не стоит его нервировать.

До Хмирны Роне добирался месяц без трех дней. Тропы тени манили, Нинье призывно ржали кошмары. Жеребцы. И она просилась, косила на Роне влажным глазом и обещала доставить его в Хмирну быстро-быстро, быстрее ночи. А кошмары смеялись.

Темный шер с неправильным сердцем, звали они, иди к нам. Ты забудешь свою боль, забудешь глупые мечты, станешь таким же свободным и счастливым, как мы. Кошмаром.

Изумительный соблазн. Роне очень хотелось поддаться ему, сменить драную шкуру на целую, снова дышать полной грудью и ни о чем не жалеть. И он сам не очень-то понимал, почему все еще сопротивляется.

Однако он выдержал. Не поддался. Каждый проклятый день колол себе хиссову смесь из чужой крови, фейской пыльцы, светлой силы и еще двенадцати ингредиентов. Кристаллов предсказуемо не хватило, и его очень выручил некий отшельник, откупившийся от «скверного чудовища» толикой своей силы. Даже убивать не пришлось. Не то чтобы Роне жалел отшельника, но Дайм бы не одобрил. А прятать от Дайма еще одну неприглядную тайну не хотелось. Их и так слишком много.

Через месяц без трех дней Роне увидел все те же ворота и очередь длиной в половину лиги. И того же чиновника с широкими желтыми рукавами.

На этот раз Роне тоже не стал унижаться в очереди, а сразу показал черному, как головешка, караванщику огненные крылья и кинул принесенный Ниньей с темных дорог камешек. В чем ценность этих камней, он понятия не имел — на артефакты они не годились, нестабильны. А все это мерцание, переливы и шепот — ерунда, детские игрушки.