Разве что Дайм сам, в глаза, скажет Роне, что по собственной воле и собственному выбору отказывается от него.

Но Дайм не скажет этого никогда.

Ни-ко-гда.

Пока же…

— Нинья! — подозвал он химеру, взлетел в седло и устремился прочь.

Шкатулка с цветком лотоса жгла кожу искушением — принять дар, вдохнуть чарующий аромат, забыть о боли, одиночестве и несбывшейся мечте. Стать свободным. Счастливым. Мертвым.

Кошмаром.

О, Роне шер Бастерхази прекрасно знал, во что превратится, если не найдет способа вновь стать живым. Даже самый сильный некромант не может бесконечно удерживаться на грани между жизнью и смертью. И если с этой грани сорваться — империя получит не то чтобы умертвие. Не то чтобы лича. Ведь ни умертвия, ни личи не имеют собственной силы, пользуются лишь заемной. А то, чем станет Роне — останется темным шером. Первой, дери ее семь екаев, категории. Только безо всяких глупых ограничений вроде любви, сочувствия, милосердия, морали и прочая, прочая. А, да. Еще совесть. Впрочем, совести у Роне никогда не было, для темных шеров она не предусмотрена.

Вместо совести у него был Дайм.

Пока еще есть Дайм.

И светлое сердце, еще не совсем мертвое. Интересная научная задача: сохранить живым разорванное светлое сердце в теле темного шера, не имея под рукой ни одного светлого шера, способного это сердце исцелить.

— Как думаешь, дохлая деревяшка, я сумею?

— Куда ж ты денешься, Ястреб, — проворчал медальон. — Есть идеи, как это сделать?

— Ну… если не учитывать возможности плюнуть на все и стать тем, кем меня все считают…

— Не учитывать. Это скучно и пошло.

— Тогда мне нужна лаборатория, источник энергии, хороший защитный барьер и достаточное количество биоматериала.

— То есть идея у тебя есть?

— Есть. Несколько спорная, и не факт, что трансформация окажется устойчивой. Однако что я теряю?

— Голову, — снова проворчал призрак Ману, вылетая из медальона и принимая форму такого же, как Роне, всадника на химере. — Хоть она у тебя и дурная, Ястреб, но другой нет.

— Осталась сущая малость. Найти источник энергии. Не думаю, что Шуалейда поделится Линзой ради науки.

— Упрямый баран, — обругал его Ману.

Что Роне проигнорировал и продолжил думать вслух:

— Вот ты, специалист по Линзам, скажи мне. Ведь сломанная Линза по-прежнему генерирует силу, просто эта сила несколько искажена, а потоки запутаны.

— Ты чокнутый, Бастерхази.

— Этот факт в дальнейшем подтверждении не нуждается, — фыркнул Роне. — Итак. Берем одну сумасшедшую Линзу, одного сумасшедшего темного шера и одного сумасшедшего призрака, или как там тебя классифицировать, нежить…

— Сам ты нежить. Я — дух. Хорош некромант, духа отличить не может.

— Если ты — дух, то я — драконья задница.

— Очень похож!

— Хватит ворчать. Лучше давай прикинем, как отсюда лучше добираться до Глухого Маяка. Что-то мне подсказывает, что через Цуань морем.

— Слишком долго. Еще месяц дороги ты не продержишься.

— Твои предложения?

— Предложение простое. Лотос продать, письмо Дракона сжечь, нейтрализующим артефактом воспользоваться по назначению — и махнуть темной дорогой.

— То есть ты предлагаешь мне стать окончательно бессердечной тварью.

— Ненадолго, Ястреб. Совсем ненадолго.

— Мне же понравится, Ману. Ни тебе разочарований, ни предательства…

— Ни радости жизни, ни запаха свободы, и любое касание истинного Света не подарит наслаждение, а уничтожит…

— Умеешь ты…

— Поверь, Ястреб. Я хорошо знаю, о чем говорю. И не волнуйся. Если ты сбрендишь окончательно и решишь стать нежитью — я тебя упокою.

— …утешить. Ладно. Где тут ближайший базар и почем нынче дают за волшебный лотос? Хм… сдается мне, придется его продавать оптовику по заниженной цене, а то мы обрушим рынок.

Жизнерадостное ржание Ману и Ниньи было ему ответом. Впрочем, другого Роне и не требовалось.

…железные дороги строятся гномами совместно с людьми по всей империи. Переговоры о строительстве велись более ста лет. Только Элиасу Упрямому Брайнону удалось убедить королей в необходимости быстрого, надежного и не зависящего от магии вида транспорта. Решающим доводом стал договор, по которому контрольный пакет акций «Транснациональной Железнодорожной Компании» закрепляется за Короной. Самый масштабный проект ТЖК — трансконтинентальная дорога от Метрополии до Хмирны, через хребет Кондор и степи Тмерла-хен. Ее завершение планируется на 680 год. Также на данный момент ведется строительство ветки от Метрополии до Найриссы, что на юге Валанты. Первый поезд планируется пустить не позже 640 года.

«Современная история», учебинк для муниципальных школ

632 год, 16 день ягодника. Мадарис, дом бургомистра

Фортунато шер Альбарра, генерал Медный, коннетабль Валанты

Ужин в узком кругу снова оказался полномасштабным званым вечером. Раз уж генерал Альбарра, проводя инспекцию и учения Мадарисского полка, квартировал у бургомистра, сиятельная супруга бургомистра пользовалась случаем и давала прием за приемом. Фортунато терпел — сам виноват, что предпочел домашние удобства гостинице. Тем более что на второй же день неожиданно для себя начал находить в светской жизни некоторую приятность.

Вот и сегодня Фортунато вырядился в шелковый сюртук и сорочку с кружевами, как заправский хлыщ, перед ужином танцевал новомодную вельсу, позабыв про застуженную спину, а за столом блистал историями из жизни двора. И все эти павлиньи перья — ради ночных глаз шеры Басьмы, дочери бургомистра.

Фортунато сам себе смеялся: старый осел, куда тебе ухлестывать за юной красоткой? Двадцать лет, с тех пор как прекрасная Зефрида вышла замуж за короля Тодора, довольствовался куртизанками и скучающими матронами, а тут… Да и что он может дать юной шере? Лишь громкую фамилию и беспокойную жизнь жены коннетабля: сегодня в Мадарисе, завтра в Найриссе, а послезавтра — в Зурговых Пустошах. Состояния предки Фортунато не нажили, сенешаль баронства Барра едва сводил концы с концами. А особняк в Суарде, подаренный королем, Фортунато отдал младшему брату вместе с должностью полковника лейб-гвардии. Закариасу скоро жениться, а ни денег, ни титулов нет — гордые Альбарра служат не за милости. Так пусть хоть дом в столице будет. Самому Фортунато трехэтажный особняк с садом ни к чему. Он и не жил в нем никогда, предпочитая скромные комнаты в королевском дворце.

Правда, шера Басьма, судя по сияющим глазам и неослабевающему интересу к подвигам славного Медного — вот же прозвали, шисовы дети! — не смущалась ни сединой, ни отсутствием вещных благ. Может, ее привлекало громкое звание коннетабля или призрачное «королевское благоволение»? Кто ж разберет этих женщин…