бы то ни стало изъять у нас этот пистолет, без него дело было невозможно закрыть – наоборот, наверху подозревали, что мы продолжаем прятать оружие, преследуя свои тайные цели. Таскаясь на бесконечные допросы и разбирательства, мы кое-как дождались зимы, когда вода в реке Ло отступила, обнажив широкие песчаные отмели. Мы взяли грабли, пришли на то место, где должен был лежать пистолет, и принялись сантиметр за сантиметром пропахивать русло, мечтая достать из песка доказательство нашей невиновности. Мы искали пистолет целых пять дней, мы изрыли граблями все русло, под ледяным ветром мы вспахали без малого десять тысяч цинов[6] целины для народной коммуны, но так и не услышали заветного лязга под граблями.

Пистолет был такой тяжелый, что его не могло унести течением, ни одной рыбе было не под силу его проглотить, и едва ли кто-то до нас успел выудить его со дна. Оставалось гадать, куда он подевался.

У меня есть только одно объяснение: эта чужая река по какой-то неясной причине вздумала упечь нас за решетку.

Лишь тогда мы поняли, как много тайн скрывает река Ло, и тогда же впервые как следует на нее посмотрели. Облаченная в доспехи из первого снега, она слепила глаза белыми бликами, словно застывшая вспышка молнии. Цепочка неглубоких следов на отмели вспугнула чаек, и они беспокойно закружили над рекой, то теряясь из виду и соскальзывая в льдистую белизну, то снова появляясь перед глазами там, где я совсем не ожидал их увидеть, прошивая белыми стежками узкую ленту темно-зеленой воды. Из моих глаз, обожженных светом застывшей молнии, сами собой покатились слезы.

Переправа стояла пустой. Вместо знакомого нам старика там дежурил лодочник помоложе, он опустился на корточки, посидел немного, отогревая руки в рукавах, а потом ушел.

Я резко обернулся, но берег был по-прежнему пуст.

△ Южаки́ (здесь же: южаки́ из ро́да Ло)

△ 蛮子（以及罗家蛮）

В нормативном китайском языке для обозначения взрослого мужчины используется слово ханьцзы – «мужик». Но жителям Мацяо привычнее называть мужчин маньцзы – «южак», маньжэнь – «югач» или маньжэнь саньцзя – «югач-три-двора». Откуда взялись «три двора», история умалчивает. Древние говорили: «Пусть даже в Чу останется только три семьи, но с Цинь покончит именно Чу!»[7], однако под «тремя семьями» в этом изречении подразумевались вовсе не только мужчины.

Слово «югач-три-двора» возлагает на мужчину миссию трех семей сразу – возможно, такие обращения были распространены в древности в чуских землях[8], но установить это доподлинно уже не представляется возможным. Когда-то мне пришел в голову такой образ: в жилах каждого человека течет кровь двух его родителей, четырех прародителей, восьми прапрародителей… На верхних ветвях генеалогического древа число наших предков умножается в геометрической прогрессии, и если оглянуться всего на несколько десятков поколений назад, у огромной семьи человечества обнаружился общий предок. После простых подсчетов крылатое выражение «Среди четырех морей – все люди братья»[9] кажется отнюдь не преувеличением, а установленным биологическим фактом. С теоретической точки зрения, каждый человек является потомком всего человечества, в каждом из нас собраны общие гены, которые поколениями передавались от предков к потомкам. Так можно ли сказать, что один человек – это только один человек? Один человек и не более того? В какой-то из своих статей я писал о несовершенстве понятия «личность»: каждый из нас – еще и «вселичность». Если понимать иероглиф «три» из оборота «три двора» в его традиционном значении, как синоним слова «много», то «югач-три-двора» – почти то же самое, что «вселичность», это слово показывает, что за каждым из нас стоит целая совокупность людей, и тем самым подтверждает мою гипотезу.

Иероглиф мань «южак» более всего распространен на юге Китая, долгое время так называли представителей всех южных народностей. Исторические хроники сообщают о некоем царстве Ло, существовавшем в период Весен и Осеней (ок. 700 года до н. э.) и населенном «южаками из рода Ло». Первое упоминание об этом царстве встречается в комментарии «Цзо-чжуань»[10]: «На двенадцатый год правления луского Хуань-гуна (699 год до н. э.) войска Чу, разделившись, перешли реку Пэн, но были отброшены лосцами». В то время лосцы проживали на юго-западе современного уезда Ичэн провинции Хубэй, по соседству с царством Ба[11], впоследствии отстроенный ими город стал известен как Лочуань, он упоминается в двадцать восьмой цзюани «Комментария к канону водных путей»[12]. Река Пэн служила естественным барьером, который защищал царство Ло от воинственных северных соседей, поэтому лосцы и пошли в наступление, когда войско чусцев устроило переправу через Пэн, и даже одержали победу. Но царство Ло располагало значительно меньшими силами, что и предрекло исход дальнейших сражений. Согласно комментарию «Цзо-чжуань», после поражения от Чу лосцы дважды переселялись на юг, сначала они осели на территории современного уезда Чжицзян, который считается прародиной басцев. Второе переселение случилось спустя еще двадцать лет, в годы правления чуского Вэнь-вана, тогда лосцы прошли еще дальше на юг и осели на севере нынешней Хунани, на территории уездов Юэян, Пинцзян и Сянинь.

И река Ло получила название от народа ло, заселившего ее берега.

Едва ли мы можем представить, как лосцы преодолевали этот долгий путь, обремененные стариками и малыми детьми. Из исторических хроник мы знаем, что на новом месте они снова отстроили город и назвали его Лочэн, но к настоящему времени этот город бесследно исчез. Мне представляется, что поселок Чанлэ на берегу реки Ло и есть бывший Лочэн, тем более что в местном говоре иероглифы лэ и ло произносятся одинаково. Чанлэ – небольшой поселок, приютившийся на берегу реки Ло, обязательный пункт моего маршрута по дороге в горы за хворостом. Через весь поселок тянется гранитная мостовая, и сладкий запах наливки вперемешку со стуком деревянных сандалий стекает по гранитным плитам к причалу, где всегда людно и сыро, а двери и ставни в иных домах наглухо затворены, будто там давно никто не живет. Местные говорили, что пристань в Чанлэ стоит на железных колоннах, покрытых древними письменами, их можно увидеть, когда отступает вода. В то время я еще не интересовался стариной, поэтому так и не посмотрел на загадочные колонны. В поселок я приходил уставшим до темноты в глазах, выпивал чашку настойки, ложился прямо на улице и на несколько минут засыпал – набирался сил для следующего перехода. Много раз я просыпался от холода, продрогнув на зимнем ветру, разлеплял веки и в сплошной черноте видел только, как наверху качаются редкие звезды – еще немного, и упадут.

Если окажется, что Чанлэ не имеет