— Мадемуазель Эвон не виновата в том, что их учили в основном работать для публики, — пожал плечами учитель, бросив на меня быстрый взгляд. — Между тем, благодаря этому, иллюзии мадемуазель более зрелищные, чем любого из здесь присутствующих.

Мальчишки покривились и я без сожаления вычеркнула месье Валентина из претендентов на место моего возлюбленного.

— Итак, нам требуется мыслеобраз. По сути это может быть и стихотворение, однако это может занять определенное время: пока вы его прочтете, пока создадите в воображении картинку… потому проще сразу формировать в голове некий шаблон к заклинанию. Впрочем, существовать иллюзия будет ровно то время, сколько вы будете думать о ней и стоит лишь отвлечься на что-то, как «магия» пропадет.

Учитель махнул рукой и на столе появилась русалка. Судя по оживившимся юношам, это весьма популярное развлечение мессе Жерома, хотя и не очень приличное, так как классная дама недовольно поджала губы.

Девушка поправила пухлым пальчиком волосы, которые сплошным покрывалом скрывали все тело, за исключением хвоста, и хихкнула, показав мадам Томас язык, после чего рассыпалась снопом блестящих искорок, едва учитель прекратил удерживать образ прелестницы в сознании.

— Методов закрепления иллюзии существует несколько, — продолжал между тем мужчина. — Амулет, как сказала мадемуазель Эвон, хотя их применение мы рассмотрим только в следующем году. Второй способ — это зелья, их действие достаточно непродолжительно, но создать их проще и третий, самый опасный, за счет внутренних резервов мага.

Я вскинула глаза на учителя. Знал ли месье Жером о произошедшем на границе? Хотя как-то же, наверное, месье де Грамон объяснил мужчине причине по которой ему необходимо принять в группу девицу из провинции.

— И я настоятельно не рекомендую никому использовать третий вариант.

— Почему?

— А потому, месье Матис, что есть риск забыться и вычерпать себя до дна.

У меня же не было сомнений, что учитель говорил это для меня. Спокойно встретила взгляд месье Жерома. Да. Я использовала тогда собственный резерв и повторись ситуация, сделала бы это снова. Почему? Глупый вопрос! Умирать — легко, если это ради Родины.

— Какой же дурак пойдет на смертоубийство, — фыркнул Матис, не заметив наших с учителем гляделок.

— Почему же дурак? Вопрос лишь для чего или кого? — Тряхнул головой учитель, — вот например лучший друг короля Луи Первого, Робер. Когда войска преданные Анне-Марии, сестре нашего будущего короля, захватили дворец, Робер удерживал иллюзию Луи Первого на себе так долго насколько мог, давая возможность Его Величеству уйти, после чего пал бездыханным. Между прочим, он был васконцем.

Я улыбнулась. Теперь я точно уверена, что месье Жером ЗНАЛ о моей иллюзии.

Меня охватил неуместный приступ гордости. Ведь это очень тяжело знать, что ты ГЕРОИНЯ и не иметь возможности всем рассказать. А порой мне очень хотелось, едва мальчишки начинали задаваться. И хотя основания для пренебрежения у них имелись, мне было неприятно. Мне припомнили все: и мой «васконский» акцент, отличный от столичного, и чтение стихов, вместо «молчания», и даже то, что я была единственной девушкой среди учеников месье Жерома.

— Итак, чтобы уж совсем не отдалять от темы урока: «Иллюзии неживой материи», мы с вами создадим и постараемся удержать образ чего-то неживого. Например, накинем образ какого-нибудь предмета интерьера на этот стол, — учитель положил ладонь на гладкую поверхность учительского стола, — я не ограничиваю вас в выборе: карета, статуя, дверь… все что угодно. Эффект мы закрепим из собственного резерва на пять минут. Для этого нужно потянуться внутрь себя, к самому сердцу, а чтобы отпустить, делаем резкий взмах рукой, как бы обрывая эту связь. Итак… месье Матис?

Месье Жером взял в руки песочные часы и, отступив в сторону, словно освобождая для ученика место, опустил их на парту рядом со мной. Матис, мельком кинув взгляд на бегущую струйку песка, сосредоточенно засопел.

А стол между тем преображался: ножки словно таяли, с каждым мгновением все уменьшаясь, пока не превратились в простые изогнутые полозья, крышка же осталась почти неизменной, лишь поменяла цвет. Санки получились так себе: слишком грубо сколоченные на мой взгляд, но я молчала.

— Итак, месье Матис, подпитывайте свою иллюзию, договорились?

— Да, месье, — хрипло ответил ученик, показывая тем самым, что он закончил образ, раз позволяет отвлекаться на разговоры.

Спустя минут лицо Матиса стало все красное, словно он держал что-то очень тяжелое, на висках выступили капельки пота. Я уже успела заметить, что некоторым «безмолвные» иллюзии даются не слишком уж легче чем мне, но они были мужчинам, а потому прощали друг другу этот недостаток.

Поглядела на часы, песок почти пересыпался, неужели пять минут дались так тяжело? Я плохо помнила ощущения от своей иллюзии, но мне кажется «мы» держались много дольше.

— Достаточно. Как видите, это не так уж просто. Но я не зря предложил вам попробовать, чтобы вы понимали насколько это тяжело и не рисковали понапрасну, даже, если кажется, что это развлечение. Месье Ансельм, прошу.

Ансельм для иллюзии выбрал образ маленького сундука. Я как завороженная наблюдала как крышка сворачивается, приобретая форму, и меняется цвет, становясь более насыщенным. Образ этого ученика была значительно ярче, чем у его предшественника: можно было разглядеть все завитки на крышке, даже резной замок. Я вытянула шею, изучая причудливый узор. Красиво! Наверняка «списан» с настоящего.

Иллюзия далась месье Ансельму гораздо легче, чем его сокурснику — только по крошечным капелькам пота у виска можно было догадаться, чего юноше стоило преображение.

— Время! Что ж, прекрасный результат, — кивнул учитель, беря в руки часы, — кто-то еще желает?

Я с любопытством огляделась, но никто из ребят не желал рисковать собственным здоровьем, предпочитая верить учителю на слово, что черпать собственный резерв для поддержания весьма опасно.

— Может быть мадемуазель Эвон? А то кроме памятных бабочек мы не видели от мадемуазель ни одной иллюзии.

Я вздрогнула от ехидного голоса месье Ансельма. Я?! Но мне совсем это не нужно! Я и так поняла, что шутить с собственным резервом опасно, но… остальные этого не знали.

У месье Жерома дернулся глаз, как и всегда, когда дело касалось меня (по уверениям остальных студентов, раньше учитель не страдал таким недугом). Впрочем ход его мыслей я понимала — наверняка мужчину попросили не утруждать меня некоторое время после того срыва, но как месье Жером объяснит это ученикам?

Но если сейчас учитель выберет другого студента для демонстрации, как воспримут это присутствующие в комнате? Решат что ко мне особенное отношение? Становиться учительским любимчиком мне не хотелось: как минимум, ни в одной среде их не любят, а я и так не могу найти общего языка с этой группой. Страшно представить, что начнется потом!