Этот человек в нашей школе работал недавно. Вообще учителя музыки здесь постоянно менялись и надолго не задерживались: то к нам приходили студенты-практиканты, то новые учителя, которые, не проработав и месяца, увольнялись. Представители местного педагогического состава жаловались, что музыку, как отдельную образовательную дисциплину, никто не воспринимал всерьез, поэтому ее часто заменяли другими предметами, такими как физкультура или изобразительное искусство.

Учитель попросил меня выйти из туалета и стал расспрашивать о том, что произошло. Я рассказала правду. Он поинтересовался, началось ли у меня занятие.

– Началась география, но я туда не пойду! – всхлипывая, произнесла я.

– Не любишь географию? – спросил Максим Александрович.

– Ненавижу! И географию, и одноклассников, и детей из других классов, и все предметы вообще! – эмоционально проговорила я и, сделав паузу, добавила, что люблю только музыку.

– Хорошо, – кивнул головой учитель и улыбнулся, – пойдем со мной. У меня как раз сейчас нет занятий.

Он достал из кармана пиджака большую связку ключей. Безошибочно определив нужный, он неспешно открыл им кабинет музыки. Мы прошли сквозь стройные ряды парт с поставленными на них стульями, мимо доски и проникли в маленькое помещение, отведенное для хранения музыкальных инструментов и архивов. Я впервые оказалась здесь, в этой секретной комнате. В углу стояло пианино, на закрытой крышке которого были разбросаны разные бумаги, а пузатая стеклянная ваза до краев была наполнена канцелярскими принадлежностями. К пианино был приставлен маленький стульчик на колесиках. В углу, справа от пианино, располагался комод, где на стопке нотных тетрадей красовался декоративный подсвечник. Посередине комнаты стояла электроакустическая гитара на подставке. Рядом с гитарой – колонка-усилитель с мотком проводов. В углу стоял стол, на нем – массивный дисковый телефон, электрический чайник и несколько кружек, а рядом старое темно-красное кресло на пружинах. Все казалось таким древним.

– Будешь чай? – ласковым голосом спросил учитель.

– Ну, если можно, – застенчиво произнесла я.

Позвольте, я приведу здесь письмо мамы к отцу. Некоторые детали этого письма не сохранились, поскольку я воспроизвожу его по памяти. В определенный момент я сожгла его, чтобы вместе с ним сгорела моя душевная боль. Письмо сгорело, а вот чувства – нет.

«Сергей, я по тебе так соскучилась! Вспоминаю наши совместные прогулки, наше знакомство, первое свидание, закаты, подарки. И понимаю, что здесь, в этом мегаполисе, я одна. Раньше у меня было много знакомых и друзей, но, когда в моей жизни появился ты, это все потеряло свою былую роскошь. Словно бриллианты рассыпались, превратились в пыль. Я поняла, что меня больше ничто не радует, кроме тебя!

Я обожаю танцевать, потому что в эти минуты эмоции переполняют меня и музыка накрывает с головой, люблю, когда картинки сменяют одна другую, образы и пейзажи проскакивают, как кадры киноленты. Надеюсь, мы еще сходим потанцевать вместе, да? Прости меня за мою несдержанность. Тебе ведь нравилась моя смена образов, ты говорил, что я сегодня совсем не такая, как вчера, что это как будто два разных человека. И каждый день ты будто бы знакомился с новой женщиной, одним из моих образов. Так вот я и сама не знаю, какая из этих образов я. Я по сей день знакомлюсь с ними и пытаюсь договориться. Не знаю, что на меня нашло, когда я уходила от тебя. Это была не я, это было что-то из тех образов. Я не представляю, какая из этих множественных Я пишет это письмо тебе сейчас. Не исключено, что вскоре я откажусь от этих слов, но сейчас я кричу о своей боли.

В попытке спрятаться от одиночества я много путешествовала и недавно побывала в Греции. Здесь ничего интересного, кроме пляжа. Гостиница старая, кормят чем-то своеобразным, мне противно даже притрагиваться к тому, что здесь готовят. Местным, наверное, привычно. Поговорить здесь не с кем: кругом одни туристы, да и те по-русски не понимают. Я продолжаю танцевать, но даже танцы не приносят счастья. Чем бы я ни занималась, тех эмоций, какие я испытывала рядом с тобой, я больше не получаю. Я чуть из окна не выпрыгнула (были и такие мысли). Но ради дочери я останусь здесь. Но вообще я думаю, что, когда появится ребенок, я погибну где-нибудь на тусовке. Больше я сказать тебе ничего не могу. Берегу подвеску в виде кельтского креста – твой подарок.

Я уверена, что так не может долго продолжаться. Когда-нибудь я от тебя устану, и ты от меня, наверное, тоже. Но ты ведь знаешь, что я беременна и скоро у нас родится дочь. Давай снова будем вместе? Это важно для нас и для нее. Если мы сможем еще хотя бы раз встретиться где-нибудь в этом беспорядочном мире, думаю, я смогу рассказать тебе о многом.

Дорогому Сергею

от Ирины, его безбашенной жены».

Каждый раз, когда я перечитывала это письмо, мне становилось все грустнее и грустнее. А перечитывала я его уже раз сто. Зачем – не понимаю. Это похоже на Instagram: каждый раз, когда я его смотрела, мне становилось плохо, но я продолжала это делать. Инстинктивно, по привычке. «Ты реально думаешь, что все написанное здесь – правда? Может быть, отец просто пошутил над тобой. Еще и приписка дурацкая, бредятина про Грецию, и слог хромает. Ты реально в это веришь?» – говорил в такие моменты внутренний голос.

Я заставляла себя успокоиться и заглушить этот голос. В надежде сохранить свободу от таких голосов я забывалась музыкой – брала с подставки гитару и играла отрывок из песни группы Metallica. Затем еще раз перечитывала текст, играла в онлайн-игру, листала ленты социальных сетей и зависала там где-то на час. В те годы я любила часами сидеть в кресле на кухне и смотреть сториз, а также свои и чужие фотографии, особенно старые.

Сэм говорил, что это эмоциональная привязка. Через просмотр видео, прослушивание музыки и восприятие иного рода информации, которая несет за собой отпечаток эпохи, мы возвращаемся в прошлое. Достаточно погрузить себя в определенное состояние, чтобы жить в прошлом, но у таких действий есть неявная опасность. Неявная от того, что мне в этот момент было хорошо и я ощущала иллюзию развития, сравнивая себя с тем, кем была два года назад, пять лет назад и так далее, но в действительности я бездарно прожигала жизнь. Я могла бы назначать свидания, общаться с мужчинами и получать от них материальные блага.

Но в тот день я не разомкнула этот круг. Открывая чью-то очередную прямую трансляцию, я убеждала себя, что мне это интересно. Хотя содержание там обычно никчемное: то музыкальный концерт в подвале, то два коуча делятся рассуждениями о том, как лучше жить, то девушка танцует перед зеркалом со своим ребенком, то мужчина в спортзале делает сеты в десять подходов.

«Зачем ты это смотришь? Зачем засоряешь свой мозг?» – спрашивала я у себя.