Испытывала ли я после такое же счастье? Это была, пожалуй, та самая ночь, когда во мне проснулось женское естество, когда я ощутила себя красивой, живой.

Таман, наверное, и сам не понимал, зачем заявился к нам среди ночи, зачем стоит на крыльце, куда я вышла его встретить, не захотев беспокоить наших слуг. Он говорил что-то про коня, которого обязательно подарит мне, про бал, про степь, я не слушала, меня трясло от предвкушения чего-то нового, что перевернет мою жизнь. Заметив, что я дрожу в тонком шелковом халате (а ведь ночь была теплой, как никогда), он снял с себя жилетку, надел на меня и больше не отпускал. У него были горячие жадные губы и горячие очень бережные руки. Он не позволил себе ни единого лишнего движения, но с такими поцелуями это было и не нужно. Позови он меня с собой в ту ночь — я бы села с ним на коня и уехала не раздумывая.

Но степняк был благороден, он меня отпустил, пообещав просить моей руки у отца — завтра, нет, уже сегодня.

Мы уехали поздно утром. Виделся ли Таман с отцом, нет ли — я тогда так и не узнала. У нас он после этого не появлялся довольно долго.

Что и говорить, воспоминания волнительные, приятные. Первый поцелуй на всю жизнь запоминается, а как Таман меня боле не целовал никто.

Я даже сейчас губы тру, чтобы стереть память его поцелуев.

На лестнице раздался топот бегущих ног. Славка еще сущий ребенок — ходить так и не научилась, всё бегает. Не при матери, конечно. При матери она старается сдерживаться. При мне можно. Я ее полюбила в тот момент, когда увидела, как она, совсем малышка, бежит, спотыкаясь за кошкой. Она и в детстве постоянно бегала, и сейчас не изменилась.

— Милка! — распахнула она дверь в горницу. — Мила! Тебя отец зовет!

— Иду, Слава, — поднялась я с пола. — Только шаль накину.

— А что ты тут сидишь? — с любопытством спросила сестренка. — Одна, да в темноте? Хоть бы завеси раскрыла или свечи зажгла!

— Приданое смотрела, Слав, — пояснила я. — Не завелась ли моль, не нужно ли проветрить.

— Прида-а-ано-о-ое? — протянула Святослава. — А зачем?

— Замуж собираюсь, — серьезно ответила я. — Сейчас отец мне жениха скажет.

— Откуда знаешь? — поразилась Славка.

— Вода поведала, — пошутила я.

От бабки мне достался водный дар. Или от отца. Отец знатный водник.

У меня дар точь-в-точь как у его матери — средненький. С водой разговаривать умею, заговоры плести, колодец скажу где строить, дождь позову.

Славка мне страшно завидует. И то сказать, ее огненный дар никому не интересен. Ну кроме как огонь в очаге зажечь или свечи.

От воды пользы в хозяйстве намного больше.

Вот и сейчас Славка обиженно поджала губы. Глупая, не понимает, что чем сильнее и полезнее дар, тем больше спрос с его обладателя. Для женщин сила скорее недостаток. Все равно много не расколдуешься, а силу выплескивать надо, иначе с ума сойдешь.

Впрочем и тут у меня преимущество: воды кругом куда больше, чем огня, и безопаснее она.

Вот всё Славку за бег по лестнице ругаю, а сама туда же, бегом вниз. Батюшку лучше не раздражать без причины, да и имя жениха узнать очень хочется.

Одного прошу, богиня: только не Таман!

Пред дверями проверила себя, всё ли в порядке, не мята ли юбка, не растрепались ли косы, и зашла не без робости. Батюшка ко мне обычно суров, это Славке он всё прощает, а мне обязательно выскажет, коли я его огорчу.

— Милослава, дочка, проходи, — сказал кнес.

Сидел он не за столом, а в своем любимом кресле, стало быть, беседа будет не деловая, а семейная, мирная.

Прошла, села у ног его, на мягкую табуреточку. Такова наша с ним традиция, и мне, и ему привычная. Славка обычно в такое же кресло садится, а то и вовсе на подлокотник рядом с отцом.

Мне подобная близость немыслима, отец всегда от меня на отдалении был, еще тогда, после смерти матери, отослав меня с нянькой с глаз долой. Да и позже вниманием и лаской он меня не баловал.

Поэтому вот так, рядом, но снизу вверх мне на него глядеть спокойнее.

— Мила, даже не знаю, как с тобой разговор завести, — вздохнул отец. — Не желаю я отпускать тебя, не представляю, как без тебя жить буду.

Я смотрела на отца во все глаза. Никогда столь добрых слов от него не слышала!

— А всё же, батюшка, давно мне замуж пора, — осмелилась я сказать. — Годами я немолода, красотой не блещу, сейчас не отдадите — век буду одна жить.

— Кто тебе сказал, что ты не красива? — возмутился отец. — Ты одним лицом с матерью своей, а ее красивее я не видывал! Всем ты удалась: и статью, и лицом, и кос таких во всей моей волости не сыщешь! И дар у тебя неплох, и мозгами богиня не обделила! А что до возраста — так поймешь еще, что женщина чем старше, тем желаннее и совершеннее становится.

У меня аж слезы на глаза выступили. О мне ли он говорит, о нелюбимой дочке?

— Любимица ты моя, Милослава, — продолжал отец. — Горько мне тебя отпускать.

Вот те на! Давно ли я любимицей стала?

Кажется, на лице у меня выразилось столь явное недоверие, что отец даже засмеялся.

— А то не знаешь, что кого больше любят, того больнее бьют? — улыбнулся он в бороду. — Нет, не Славку я люблю. Она, конечно, птичка ласковая, щебечет сладко, да в голове у неё мозгов как у божьей коровки. Ты же, дочь, опора моя, гордость, за тебя мне стыдиться не зачем.

Хм, что батюшке неведомо, за то и можно и не стыдиться.

— Не Славку, тебя я в степь брал, да по весям нашим, да в совет городской. Не Славка, а ты за домом следишь, припасами ведаешь, книги домовые ведешь, деньгами распоряжаешься. Ты завидная невеста в любой дом. А уж после степных пожаров и вовсе во всем государстве известно, какое ты сокровище.

Покраснела, глаза опустила. Сглупила я с этими пожарами страшно, опозорилась на весь мир. Глупая была совсем. Сейчас бы ни за что не сунулась в мужское дело.

— Благодарствую, батюшка, за науку, за наставление, — поклонилась бы в пояс, коли бы не сидела, а так только голову склонила. — Да только пора мне в своем доме хозяйкой быть, а отцовский уступить твоей супруге. Да и внуков тебе подарить хочется.

— Умна ты, дочь, даже более, чем для женщины следует, — вздохнул отец. — Знаешь, какие слова сказать. Знаешь, поди, и женихов, какие тебе вровень?

— А как же их не знать, батюшка? Трое их. Пресветлый кнес Ольхов, князь Волчек да хан Таман.

— И что скажешь про них? Кто тебе больше по сердцу?

Нет, ни в жизнь не поверю, что отец мне выбор дает! Мягко он стелет, да только его нрав и хитрость я знаю. Просто проверяет меня.

— Пресветлый князь мне по нраву, батюшка. Человек он добрый, щедрый, дом у него большой. Старых традиций не держится, наложниц не заводит, одной женой довольствуется. Не ровня я ему первой женой, а третьей ему меня взять не зазорно. Только детей много у него, буду ли хозяйкой? Митрий Волчек хорош собой, здоров, молод, но брак сей более ему выгоден. Лес мой да поля к его землям примыкают. И данник он наш много лет. А возьмет дочь кнеса в жены — не князем будет, а полноценным кнесом уже. Не данником, но зятем. Во всем ему добро — и владения расширит, и сильного союзника заполучит, и дань платить более не придется. Только нам от того какое выгода, отец?