- Вот сволочь! Тогда уж лучше, как я: круглая сирота, чем вот так. Вот ты психолог, Свет, объясни: почему? От них отказываются, бросают, а эти выкормыши, как волчата по следу бегут. Спать под открытым небом готовы, лишь бы с такой мамкой!

Это неприглядная правда и возразить на эту правду нечего.

- Скорее, не лишь бы, а только бы она была- мамка. Вы сами ответили на свой вопрос, Ираида Борисовна. Природа не пустые щи. В ней эволюцией столько всего намешано, а человеку якорь нужен. Корни, чтобы уцепиться, выжить и дать здоровые ростки. Это не вина детей, что их лишили почвы и заботы, это вина родителей. Особенно вот таких кукушек. У человека должен быть дом и семья по определению, и дети это чувствуют. Сначала нутром, а уж после головой. Человек единственное существо с памятью: кто он есть и откуда. Вот и тянутся, как могут, чтобы быть нужными и любимыми. Не брошенными.

- Кстати, вы не знаете, - спрашиваю женщину, допив чай и поблагодарив за угощение, - кто у нас сегодня в ночную дежурит? Надо бы предупредить насчет Наташи, чтобы не оставляли одну. Все пока очень нестабильно и срыв может повториться. Я сегодня задержусь часов до девяти вечера, так что зайду узнать, что сказал врач, но хотелось бы быть спокойной.

- Я останусь. Не переживай, Свет. У меня не сбежит, и под замком  держать не стану – разнервничается еще. Поговорю с ней. Вот чаю, как с тобой, попьем. А там пусть отсыпается.

- Спасибо.

Я встаю и поправляю одежду. Поднимаю руку, чтобы взглянуть на часы.

- Тогда я к Ольге Валентиновне загляну. Что-то ее долго нет. Уже давно должны были из инспекции приехать. Если что, помогу оборону держать.

В игровой комнате непривычно тихо. Все ушли на улицу, лишь нянечка возится в соседней спальне, наводя чистоту, да две девочки постарше сидят за столом и что-то рисуют. Заметив меня, обе с интересом поднимают головы и отрываются от занятия. Провожают любопытными взглядами.

Я захожу и замечаю Андрюшку в углу, у большого конструктора с машиной в руке – пятилетнего мальчишку – хрупкого, похожего на гутаперчивую фигурку. Как всегда он сидит один, играет с игрушками и, заслышав меня, не поднимает глаз.

Очень закрытый ребенок, со своими душевными травмами, молчаливый и тихий как тень. Долгое время он совсем не разговаривал, я была первой, кому он назвал свое имя, и до сих пор осталась единственной, с кем он говорит.

- Здравствуй, Андрюшка.

Мальчик не отвечает, но играть прекращает. Поднимает глаза, чтобы увидеть меня, и тут же опускает взгляд в пол. Он рад, я уже научилась распознавать его настроение по малейшим  признакам (волнения нет, любимая игрушка позабыта, а пальчики, словно к огню, скользят по полу в мою сторону), но остальные дети очень внимательны и не прощают заботы, и он в свою очередь научился скрывать радость.

- Погуляешь со мной?

Снова молчание и лишь кивок в ответ.

Я подхожу и, не удержавшись, провожу рукой по темноволосой головке.  Задержав пальцы у затылка, тихо прошу:

- Ну, беги, одевайся. Я тебя подожду.

Андрюшка вскакивает и, прихрамывая, опираясь на носочек ноги, быстро-быстро бежит в спальню, позабыв об игрушке. Я поднимаю ее и оборачиваюсь. Вижу, как он останавливается на пороге спальни и оглядывается, словно боится, что я уйду. Застывает натянутым фитильком, потянувшись ко мне. Этот миг повторяется снова и снова, словно моих слов мало и каждый раз ему страшно  потерять меня из виду.

Этот страх взаимный. Он отражается в глазах мальчишки и отзывается болью в моей душе. Я не знаю: помнит ли он своих родителей, скорее всего лишь образы, но память потери живет в нем темным монстром, в этом маленьком грустном человечке, вдруг оказавшемся один на один с огромным миром, и я понимаю: одному ему не справиться.

Я тоже боюсь его потерять и спешу прогнать страу из глаз ребенка спокойной улыбкой. Он ждал меня, и радость от этого понимания прогоняет тревогу и наполняет сердце теплом и любовью. Он видит это тепло в моих глазах, впитывает жадно, и только  убедившись, что за день оно никуда не исчезло, убегает одеваться.

Мой мальчишка. Мой!

Почему именно он? Почему Андрюшка Сомов? Не знаю. Я помню свой первый рабочий день, детдомовскую суету, кабинеты, папки, личные дела воспитанников. И лица детей. Тогда я окунулась в новый для себя мир и думала, что задержусь в нем всего на три  месяца, отозвавшись на просьбу знакомой. Этот мир пугал колючей щетиной и разбитыми судьбами. А осталась на год и даже больше.

Трудный случай, первый настолько сложный в моей практике. Смерть обоих родителей на глазах ребенка, болевой шок, сильнейший стресс и полная психологическая изоляция последнего от мира. Мальчика взяли на воспитание дальние родственники, но не справились, подозревая, что после травмы в его нервной системе произошли необратимые изменения. Через полгода после аварии Андрюшка Сомов попал в детский дом с подозрением  на  диагноз «Аутизм»,  который, возможно, был у него от рождения – семья совсем недавно переехала из отдаленного городка, а я… Я его нашла.

Они ошибались, все ошибались. Пусть это была интуиция, но она не обманула, диагноз не подтвердился. Первое время он  действительно был настолько закрыт, что не реагировал на  вопросы , не играл, не просил помощи, не откликался на звуки своего  имени и не разговаривал. Сидел сутками, словно застывшая фигурка в стеклянном кубе. Детям свойственно многое забывать, хорошо адаптироваться в новом обществе, искать друзей и тянуться к теплу, но Андрюшка стал исключением. Он не хотел. Он хранил кусочек тепла в себе самом, и отчаянно, как умел, пытался его  сберечь.

Срок моей временной работы подошел к концу, но уйти из детского дома я не смогла.

Мне понадобился не один день, много-много тихих слов и часов тишины, чтобы однажды, когда рука мальчишки оказалась в моей, маленькие пальцы сжались.

Андрюшка одевается, я беру его за руку, и мы выходим на улицу. Мне так же, как и ему, хочется укрыться от любопытных глаз, от лишних вопросов и людей, и я увожу его за ворота интерната. Веду дальше, туда, где мы можем целый час побыть просто вдвоем. Оказавшись под сенью кленовой аллеи, не удержавшись, сажусь на корточки и прижимаю мальчишку к себе – я каждый день жду этой минуты.

- Ну, привет, мой хороший. Привет, солнышко! Я так скучала!

И потянувшись ко мне, Андрюшка крепко-крепко обнимает меня за шею и признается:

- Я тоже.

- О, Света пришла. Поля, слышишь? Наша старшая дочь вернулась! Свет, ну почему так поздно-то? Ты что, в две смены работаешь? Нет, ну что за стахановские нормативы? У тебя есть личная жизнь или нет?

- Нет ее, пап, и ты это прекрасно знаешь.

Я вхожу в квартиру и раздеваюсь. Сбрасываю с усталых плеч плащ, с ног - туфли на шпильках, убираю одежду в шкаф и подхожу к отцу. Целую его в щеку и направляюсь к своей спальне, чтобы переодеться и оставить сумку.