Шестнадцать раз бежали

Мы с Каргиной деревни.

В семнадцатый пошли.

Вот шли мы, шли и спали.

У нас горох чугунный

Под веками катался,

Чугунными ногами

Мы загребали глину,

И так мы все устали

И ноги затекли,

Что шли мы, шли и спали.

Но мы победы нашей

Не продали, товарищ,

И на ходу мы спали,

И сонными руками

Мы порубили белых,

И, порубив, упали

Мы на траву, на глину,

И спали, спали, спали...

1932

ЕВГЕНИЙ ПАНФИЛОВ

ЛЕНИН

Смывает все история сурово,

Как бурная весенняя вода,

Но власть труда и ленинское слово

История не смоет никогда.

Здесь нашей силы грозное рожденье

И счастья небывалого исток.

Вот почему, услышав имя «Ленин»,

Глядят с надеждой Запад и Восток.

Встает пред ними легендарный Смольный,

Призывно звезды светятся в Кремле,

И входит Ленин в лагерь подневольных —

Вождем всех угнетенных на земле.

Вотще плетут предательские путы

Любых мастей бесславные враги —

У них отныне руки коротки:

Везде — от Сан-Франциско до

                                            Калькутты —

Народы слышат Ленина шаги.

1937

ГЛЕБ ЧАЙКИН

ПЕРЕКОП

Я узкой тропинкой взошел на курган.

Пустынно и тихо. Соленый туман

Ползет по сивашским осокам.

Здесь, кажется, — жизнь навсегда умерла.

Лишь тень проплывает степного орла,

Парящего в небе высоком.

Печальное место!.. Вокруг ни души.

Полынью седой поросли блиндажи.

Здесь годы проходят, не тронув

Свидетелей битвы. Я вижу подряд

То штык — он изломан, то ржавый снаряд,

То россыпь зеленых патронов.

И проволок рыжих большие клубки,

В их петли недвижно вросли будяки —

Все это в глаза мне глядело.

Я поднял когда-то разивший металл.

— Холодный осколок, ты здесь пролетал,

Ты рвал чье-то жаркое тело.

Чугунный осколок, ты помнишь, скажи,

Как наши бойцы штурмовать блиндажи

В воде леденящей по плечи

Шли молча на приступ по скользкому дну,—

И с визгом срезала идущих волну

Волна раскаленной картечи.

И люди телами мостили мосты,

И хлюпали хляби, от крови густы,

Но новые шли по запруде,

Врага настигали и бились на смерть,

И звездами сыпалась черная твердь

От грома ночного орудий.

Ты помнишь, как грохот орудий умолк,

Как белый, слепой, издыхающий волк

Бежал на изломанных лапах?

Молчал генерал, растеряв запевал.

Заря полыхала. Над степью стоял

И крови и пороха запах.

Здесь вновь воцарялся извечный покой,

А бой уходил под Юшунь, за Джанкой,

И степь засыпала глубоко.

И ворон, взлетевший на трупов завал,

Садился и клювом железным клевал,

Нацелясь, мертвяцкое око.

Кто был этот брошенный, сирый мертвец —

Латыш, украинец, кавказец, донец,—

Чей путь оказался недолог?

Кого поднималась в ночи поджидать

Любимая девушка, скорбная мать,—

Расскажешь про это, осколок?

Осколок молчит, и окопы молчат.

В гнилых Сивашах поднимается чад,

Расходится зыбким туманом.

Молчат под землей, кто погиб за народ,

Но ветер им вечную славу поет

В степи, над высоким курганом.

1937

АЛЕКСАНДР ЧУРКИН

КАЗАЧЬЯ ПЕСНЯ

Шли на войну полки казачьи с Дону,

Один казак вниз голову склонил,

Ой, заскучал один казак по дому,

Коню на гриву повод уронил.

Эх, разметались кудри врассыпную,

О доме думка мучила его,

И в даль глядел он синюю, степную,

А в той дали не видно ничего.

Тряхнул казак чубатой головою,

Сказал своим товарищам с тоской:

«Эх, изболело сердце молодое,

Ой, как мне, братцы, хочется домой».

Лети скорей, дороженька-дорога,

Развей казачью думу и тоску...

Эх, на дыбы поднял коня гнедого

И свистнул саблей острой на скаку.

А по степи полки со славой громкой

Всё шли да шли со склона и на склон...

Ковыльная, родимая сторонка,

Прими от красных конников поклон!

1937

ИВАН ФЕДОРОВ

ПАМЯТЬ О ДЕТСТВЕ

Когда Папанин в океане

Ледовом вырос, как гора,

Дворы покрыла ропаками

И айсбергами детвора.

Кто: те ли, эти ли любимей?

Равно имели мы в виду

И тех, дрейфующих на льдине,

И этих, зябнущих на льду.

Нам дорог берег, обретенный

Отцами в схватках боевых.

Котовский, Щорс, Чапай, Буденный —

Герои сверстников моих.

Есть, не в пример наукам хитрым,

Совсем не хитрая одна:

Распознавать по детским играм,

Чем озабочена страна.

1941

АЛЕКСЕЙ ЛЕБЕДЕВ

ТЕБЕ

Мы попрощаемся в Кронштадте

У зыбких сходен, а потом

Рванется к рейду серый катер,

Раскалывая рябь винтом.

Под облаков косою тенью

Луна подернулась слегка,

И затерялась в отдаленье

Твоя простертая рука.

Опять шуметь над морем флагу,

И снова, и суров и скуп,

Балтийский ветер сушит влагу