Отыскала среди иголок нужную, не прямую, а выгнутую полукругом, потом шёлковые нитки. Надо же ещё обработать чем-то антисептическим. А нет ничего, только йод и перекись водорода. Но все приготовления ‒ ерунда. Главное ‒ как потом?

Жёлтые от йода пальцы затряслись неуправляемо, а перед глазами опять поплыли мутные пятна.

‒ Не бойся, ‒ произнёс парень. ‒ Мне не привыкать.

Убрал левую руку за спину, чтобы не мешала, сам обтёр футболкой кровь с раны. Она уже не сильно текла. Смешавшаяся с ней перекись зашипела, образуя розовую пену.

Как же решиться и воткнуть иглу в живое тело? Это ведь не тканевые лоскутки, не тряпичная кукла. Но Лина, даже пока их шила, осторожничала.

Когда только начинаешь, ещё ничего: плоско, непонятно, бесплотно. Но стоило фигурке принять антропоморфный вид, наполниться набивкой, Лина становилась особенно аккуратной. Словно боялась сделать больно, словно кукла уже была живой. Пусть не по-настоящему. А сейчас-то!

Парень не издал ни звука, ни разу не поморщился, не дрогнул. И Лина тоже успокоилось, даже поверила на мгновенье, что это почти то же самое, как сшивать ткань. Но ведь не может быть. Не может.

С облегчением завязала узел, отрезала лишнюю нитку, отложила иглу.

‒ Всё?

‒ Угу.

Парень медленно сполз со стола.

‒ Ложись на диван, ‒ предложила Лина.

‒ Нет. Лучше на пол, ‒ сделал шаг в противоположную сторону.

Лина хотела возразить, но Вит опередил.

‒ Не спорь. Бесполезно.

Тогда она бросилась к шкафу, достала старое ватное одеяло, расстелила на полу, а подушку всё-таки взяла у себя, с дивана.

Парень стоял, ждал, едва заметно покачивался, но с места не сходил. Всё стоял и стоял, не двигался. Лина посмотрела вопросительно, но вдруг сама поняла: он не двигался, потому что просто не мог. Завис в одном состоянии, почти ушёл из реальности, не воспринимал ни окружающую обстановку, ни себя. Приблизилась, ухватила за руку.

‒ Ложись.

‒ Ты? ‒ парень встрепенулся, оглянулся на Лину, пришёл в себя. ‒ Да.

Медленно опустился на расстеленное одеяло, лёг на спину, шепнул: ‒ Спасибо.

Вит сидел на стуле, сбросив на пол пропитанный кровью свитер, хмурился.

‒ И ты ложись, ‒ распорядился за Лину. ‒ Ночь ещё. А я вон на кухню.

Поднялся, по дороге опять щёлкнул выключателем.

Лина знала, что не заснёт. Разве получится после всего, что случилось? После того, как шила по-живому. Пальцы до сих пор дрожат, до сих пор помнят все ощущения. И перед глазами: игла втыкается в кожу, нитка тянется, образуя стежок за стежком. Коричнево-жёлтая от йода и красная от крови. Но всё-таки Лина легла на диван, завернулась в одеяло, уткнулась лицом в подушку.

В комнате тихо, будто и нет никого.

Данька спал в коляске. Как нормальный человеческий ребёнок, несколько раз в день, а не один раз в несколько дней, если учитывать наследственность. Хотя неизвестно, что будет дальше. У всех по стандартной схеме развития: первый зуб, новый прикорм, начнёт переворачиваться на живот, садиться. А Кире что ждать?

Он уже и сейчас отличается от остальных. Почти не улыбается, почти не плачет, спокойный и сосредоточенный, внимательно рассматривает окружающий мир. Или это Кира напридумывала, а на самом деле ‒ ничего особенного. Все дети разные, у каждого свой темперамент.

Данька. Даниил. Имя само нашлось и показалось очень уж подходящим и значимым. Кира не планировала Данькино появление, не желала, не задумывалась, даже не представляла. Его ей дали. Почти насильно всучили. Но она не жалела.

Фамилия Ратманов. А отчество по дедушке. Потому что у отца нормального имени нет. Его и самого вроде бы нет. Кира не видела Ши, после того, как он ушёл из номера, чтобы увести за собой преследователей. И не слышала. Только свитшот тёмно-синий на память.

Ну и ладно.

Она удачно выбралась из гостиницы, никто не обратил внимания на невысокого парня с дорожной сумкой. И малыш крепко спал, не ворочался, не хныкал будто понимал серьёзность момента. Зашла в ближайший магазин. Не за покупками. Когда кругом много народу, спокойнее. А ещё отыскала в интернете на телефоне адреса других гостиниц. Всё-таки не стоило слишком полагаться на то, что ребёнок не проснётся, не заплачет, что поддельная внешность продержится ещё долго. И одной на улице как-то не по себе, когда знаешь, что тебя выслеживают, ищут.

Вит отзвонился довольно скоро.

‒ Ну ты как?

‒ Всё нормально. Я уже возле новой гостиницы. А ты?

‒ Я-то ушёл.

И молчание. С обеих сторон.

Скорее всего, они разбежались, и Вит ничего не знает. Предполагает: вдруг Кире уже что-то известно, и она сама сейчас сообщит. Ждёт. Ну не потому же, что боится сказать.

‒ Кир, ты за него не переживай. И не из такого выпутывался. Он у смерти на особом счету. Опять договорятся. ‒ И сразу, без перехода, не давая задумываться над услышанными словами: ‒ Где мне тебя искать?

Назвала адрес.

‒ Попробую снять номер.

‒ Ага. Скоро приду.

Пришёл, хотя и не совсем скоро. А Кира надеялась, что всё-таки вдвоём. Один. Улыбнулся с порога, пряча все остальные чувства за неунывающей беззаботностью.

‒ Ши сказал, ты можешь возвращаться домой.

‒ Ты его видел? ‒ сначала Кира осознала только первую часть фразы, но услышала от Вита:

‒ Нет.

Тогда до неё дошёл и смысл второй части. И удивил.

‒ Домой? Вот так просто.

‒ Так просто, ‒ подтвердил Вит. ‒ Слушай, я сам ничего толком не знаю. Ты же представляешь, как с ним разговаривать. Сказал, и всё. Может, объяснит потом. ‒ И опять резко, без перехода поменял тему: ‒ Сегодня поедем? Или завтра?

Сегодня. Лучше сегодня. Какой смысл откладывать? Какой смысл смотреть на Вита с ожиданием? С надеждой, что он предложит: «Хочешь, я ему позвоню. Поговоришь». Или попросить прямо. Самой.

Нет, Кира не попросит. Потому что ей будет сказано ещё меньше, чем Виту. Захотел бы, пришёл. И вывод напрашивается сам собой ‒ не захотел. Правда, ещё оставалась наивная надежда на то, что получится, как предполагал Вит: «объяснить потом».

Вроде как «потом» уже наступило, а объяснений всё нет. И, скорее всего, никогда не предвидится. Но Кира сама осознала ‒ оно и к лучшему.

Ещё весной, когда вернулась из храма, вздохнула спокойно. Всё, больше никакого скрытого мира, никаких тварей, никаких приключений. И опять вляпалась. Но теперь ‒ нет, нет, нет. Ни за что. У неё маленький ребёнок. Разве не это самое главное? Разве не в этом смысл?