— Нет, не на Мейлзов. — Я вздохнул. — Я работаю на «Дюхамел-Стэндифорд».

— Это что, юридическая фирма?

Я помотал головой:

— Безопасность. Расследования.

Он уставился на меня — отвисшая челюсть, прищуренные глаза.

— Нас наняли твои родители, идиот. Они посчитали, что рано или поздно ты выкинешь какой-нибудь кретинский номер, потому что ты, Брэндон, — кретин. И сегодняшний день должен подтвердить все их опасения.

— Я не кретин, — возразил он. — Я в Бостонском колледже учился.

Надо было сострить в ответ, но я почувствовал, как на меня наваливается усталость.

Вот до чего я дошел. До этого.

Я направился к выходу:

— Удачи, Брэндон.

На лестнице я остановился:

— И кстати, Доминик не приедет.

Я обернулся и облокотился на перила:

— Кроме того, ее зовут не Доминик.

Его шлепанцы влажно прочавкали по кухонному полу, пока он наконец не появился в дверном проеме надо мной:

— А ты почем знаешь?

— Потому что она работает на меня, идиот.

Покинув Брэндона, я поехал на встречу с Доминик в «Устрице Нептуна» в Норт-Энде. Когда я сел за столик, она сказала: «Весело было», раскрыв глаза чуть шире обычного.

— Рассказывай, что там происходило, когда ты подъехал к его дому.

— Может, сначала заказ сделаем, а?

— Напитки уже несут, так что давай выкладывай.

Я рассказал. Принесли напитки, и мы проглядели меню, остановившись на сэндвичах с омаром. Она пила легкое пиво, я — минералку. Я напомнил себе, что минералка полезнее для здоровья, особенно вечером, но все равно где-то в глубине души саднила мысль, что я продался. Кому и за что, я не совсем понимал, но ощущение это тем не менее не проходило. Когда я закончил свое повествование о встрече с Брэндоном-в-шлепанцах, она хлопнула в ладоши и спросила:

— И ты правда назвал его идиотом?

— Я его много как называл. В основном обошелся без комплиментов.

Принесли сэндвичи. Я снял пиджак, сложил его и бросил на ручку стоявшего слева стула.

— Я, наверное, никогда не привыкну к тому, как ты теперь выглядишь, — сказала она. — Весь такой цивильный.

— Ну, времена меняются, — ответил я и откусил от сэндвича. Наверное, лучший в Бостоне сэндвич с омаром — а вполне возможно, что и лучший в мире. — С одеждой-то все просто. Вот с прической гораздо тяжелее.

— Но костюм хороший. — Она коснулась моего рукава. — Очень хороший. — Вонзив зубы в сэндвич, она продолжила осмотр: — И галстук неплохой. Матушка выбирала?

— Вообще-то жена.

— Ах да, ты же женатый, — сказала она. — Жаль.

— Почему жаль?

— Ну, может, не тебе…

— А моей жене.

— А твоей жене, — согласилась она. — Но некоторые из нас еще помнят, что когда-то ты был гораздо более, ммм, игривым, Патрик. Помнишь эти дни?

— Помню.

— И?

— И вспоминать их гораздо приятнее, чем было проживать.

— Ну, не знаю. — Она вскинула бровь и отпила пива. — Насколько я помню, ты жил вполне себе нормально.

Я глотнул минералки. Осушил стакан, если быть совсем точным. Снова наполнил его — из голубой и явно не стоящей своих денег бутылки, которую официант оставил на столике. И я не в первый уже раз задумался, почему оставлять на столе бутылку воды или вина считается нормальным, а бутылку виски и джина — нет.

Она сказала:

— Не умеешь ты время тянуть.

— Я и не знал, что тяну время.

— Уж можешь мне поверить.

Удивительно, как быстро красивая женщина может превратить мозг парня в склад ваты и опилок. И без всяких усилий — просто за счет того, что она красивая женщина. Я вытянул из кармана конверт, передал ей:

— Твоя доля. «Дюхамел-Стэндифорд» уже вычли налог.

— Какие заботливые. — Она убрала конверт в сумочку.

— Не знаю, насколько они заботливые, но правила соблюдают железно.

— В отличие от тебя.

— Люди меняются.

Она задумалась, и ее карие глаза стали еще темнее, еще печальнее. Затем ее лицо словно озарилось изнутри. Она полезла в сумочку, вытащила чек обратно. Положила его на стол между нами.

— У меня идея.

— Нет-нет-нет. Никаких идей. Не надо.

— Еще как надо. Подкинем монетку. Орел — ты платишь за обед.

— Я и так за него плачу.

— Решка… — Она постучала ногтем по своему пивному бокалу. — Если решка, мы обналичим этот чек, снимем номер в «Миллениуме» и весь оставшийся вечер потратим на то, чтобы разнести тамошнюю постель в труху.

Я снова отпил минералки.

— У меня сдачи нет.

Она скривила губы:

— Будто у меня есть.

— Ну что ж тут поделаешь.

— Прошу прощения, — обратилась она к официанту. — У вас четвертака не найдется? Я сразу верну.

Он дал ей четвертак, и пальцы его чуть дрожали — хотя она была почти вдвое его старше. Но у нее был такой дар, она могла выбить из равновесия мужика практически любого возраста.

Когда он ушел, она сказала:

— Он довольно милый.

— Для зиготы, ага.

— Ну зачем так сурово.

Она поместила монетку на ноготь большого пальца, который уперла в указательный.

— Орел или решка?

— Не буду я выбирать, — сказал я.

— Да ладно тебе. Орел или решка?

— Мне на работу надо.

— Прогуляешь. Никто и не узнает.

— Я-то буду знать.

— Честность, — сказала она, — явно переоценивают.

Она щелкнула пальцем, и четвертак, бешено вертясь, взлетел к потолку. Приземлился он на лежащий на столике чек, на равном расстоянии между моей минералкой и ее пивом.

Орел.

— Черт, — сказал я.

Официант снова оказался поблизости, я вернул ему четвертак и попросил принести счет. Пока он ходил за счетом, мы не произнесли ни слова. Она допила свое пиво. Я допил свою минералку. Официант скользнул моей кредиткой по датчику, а я прикинул, сколько оставить чаевых, чтобы он не обиделся. Когда он опять проходил рядом, я отдал ему счет.

Я взглянул в ее огромные, медового оттенка глаза. Губы ее были чуть приоткрыты; если знать, куда смотреть, то можно разглядеть крошечный скол у основания верхнего левого клыка.