– Дурак, он и в Африке дурак. Эта баба тебе в матери годится, а ты из-за неё теперь в тюрьме сгниёшь. Откуда у тебя оружие?

– Год назад у одной случайной подруги купил. Её прадед оружие с войны как трофей привёз.

– Уже хорошо, что ствол чистый и ранее в преступлении не использовался. Где это произошло?

– У подъезда их дома.

– Кто-нибудь видел?

– Какой-то художник с мольбертом там стоял. Скорее всего, житель этого дома, поскольку ключи наготове в руках держал.

– В него не попал?

– Я и не стрелял. Сам не знаю почему. Подумал, что этот мужик передо мной не виноват.

– Жалость, значит, проявил неуместную. Всё-таки ты не в меня пошёл. Я любое дело всегда довожу до конца. Иначе бы и капитал не нажил. Ладно, теперь надо думать, как решить проблему, и тебя на свободе сохранить.

Андрей Сергеевич нажал на кнопку звонка, вызывая начальника службы безопасности Седова. Этому человеку он безоглядно доверял. За долгие годы совместной работы они нередко участвовали в делах, за которые могли лишиться свободы. И оба понимали, что провал одного из них неминуемо повлечёт гибель другого. Дудин ценил бывшего оперативного сотрудника, не потерявшего связей среди бывших коллег и способного улаживать дела с уголовными авторитетами. И потому сразу изложил суть дела:

– Слушай, Кирилл, из этого трофейного «Вальтера», привезённого ветераном с войны, Павел завалил трёх человек. Ту самую Елену Прекрасную, о которой ты знаешь, а заодно её мужа и их водителя. Всё произошло возле их дома.

– Надо же какие страсти! И Вильяма нашего Шекспира читать не надо. Не ожидал от твоего парня такой прыти. Полагал, что он проиграется в казино либо скандальную девицу в постель затащит. Но только не в тройном убийстве. У тебя Паша полностью крышу снесло, если ты из-за бабы, да ещё не первой свежести, по людям палить начал. Я мог бы тебе с десяток молодых тёлок для гарема привести.

– Поздно, Кирилл боржоми пить и мораль Павлу читать. Лучше скажи, как ситуацию разруливать будем?

– Подожди, надо выяснить, что известно полиции. Есть у меня один прикормленный мент в Центральном округе. Сейчас отзвонюсь.

Седов набрал номер телефона и представился:

– Привет, Круглов. Это Седов. По Москве слухи пошли, что коммерсанта Мазина завалили. Мой шеф с ним дела имел и потому встревожился, не придут ли киллеры и по его душу.

Выслушав подробный отчёт, Седов предложил собеседнику:

– Значит, в полиции считают, что в основе разборки дела интимные? Это хорошо, мне меньше забот и усиливать охрану не буду. И всё же, Круглов, держи меня на всякий случай для подстраховки в курсе этого дела.

Закончив разговор, Седов повернулся к шефу:

– Всё не так уж плохо. Но есть одна неприятность. Случайный свидетель художник портрет преступника нарисовал с фотографической точностью. Ликвидировать его пока не будем, чтобы не привлекать к себе внимания. Но если они выйдут на Павла, тогда придётся думать, что с ним делать. А пока этот художник нам не опасен.

– Может быть, организуем сыну алиби и срочно отправим на юг? Потом скажем, что он в Чёрном море купался, когда убийство произошло.

– Много возни с подделкой именных билетов на самолёт и поезд. Полиция легко установит фальшак. Мы поступим по-иному. Сейчас я отвезу Павла в ваш загородный коттедж. Пусть завтра с утра посветит себя перед соседями и скажет, что приехал днём раньше и бухал в одиночку. Люди запомнят его рассказ и в будущем, искренне заблуждаясь, могут подтвердить алиби, внеся сомнения в его виновность.

– Ладно, попробуем. Надо срочно избавиться от ствола. Это возьми на себя. И ещё организуй слежку за художником. Накопай как можно больше грязи, чтобы заставить его без всякого насилия забыть приметы Павла.

– Я понял. Всё организую в лучшем виде. Художники люди вольные и не отказывают себе в исполнении плотских желаний. Думаю, с этим заданием справимся за пару дней. Ну, что, Павел, приуныл как нашкодивший кот? Давай, вставай, поехали в отцов коттедж. Как себя там вести, надеюсь, понял. Тогда пошли.

Седов положил «Вальтер» в карман и, крепко взяв хозяйского сына за локоть, повёл к выходу. Павел безвольно подчинился, полностью доверив свою свободу этому хладнокровному и опытному человеку, который раньше не раз выручал его из беды.

Глядя им вслед, Андрей Сергеевич, с горечью подумал:

«После смерти жены я один воспитывал сына с семи лет. Из-за нехватки материнской ласки у него развился комплекс по влечению к зрелым дамам. Как бы то ни было, но я не отдам парня полиции на расправу, чего бы это мне не стоило».

Дудин был настроен идти до конца в спасении сына.

В сгустившейся темноте Седов незаметно доставил Павла к коттеджу и выехал назад на шоссе. Здесь остановился и стал раздумывать:

«Шеф приказал избавиться от пистолета. Но этот ствол моя надёжная гарантия в случае осложнения между нами отношений. Сейчас дела идут неважно, и Дудин нервничает, обвиняя меня в неудачах. Так что ствол я пока сохраню».

Приняв решение, Седов поехал в сторону находящегося вблизи озера. На берегу подъехал к знакомому месту, где часто рыбачил с шефом, и осторожно осмотрелся. В будний день поздно вечером возле озера никого не было видно. Седов тщательно стёр с оружия отпечатки пальцев и завернул его в полиэтиленовый пакет. Затем достал из багажника лопату и направился к стоящему на берегу дереву с расщепленным молнией стволом. Вырыв у самого обрыва небольшую яму, закопал орудие убийства и вернулся в машину. Заведя мотор, Седов развернулся и поехал в сторону города. Он не подозревал, что за устройством им тайника наблюдал, затаившийся в кустах подросток Вовка Трушин.

Ухов Вячеслав Петрович в свои тридцать три года был известным живописцем. Его работы охотно брали на выставки, и мнение учитывалось при оценке работ коллег. После неудачной женитьбы и развода Ухов предпочитал вести холостяцкую жизнь, получая удовольствие от лёгких беззаботных связей.

Добившись материальной независимости, он и сам удивлялся собственному везению. Ухов отлично понимал, что в жанровой и портретной живописи далёк от совершенства. Многие его сокурсники проявляли гораздо больше таланта и мастерства. И он давно оставил попытки соревноваться с ними.

Известным и востребованным живописцем его сделали бессюжетные картины, состоящие из причудливого переплетения бесформенных узоров. Эту форму выражения собственных настроений Ухов изобрёл в минуту отчаяния от безденежья и всеобщего непризнания. В тот день он начал беспорядочно накладывать тёмно-коричневые краски на холст, чутко прислушиваясь к каждой вспышке возмущения в своей душе на незаслуженные удары судьбы. Бездумное марание холста внезапно его успокоило, словно он передал свои негативные чувства нелепому сочетанию узоров. К его удивлению картина, названная им «Гнев», была быстро продана за приличную сумму.