Войдя в кабинет, сыщик решил добиться нужных показаний от подростка, разыграв шаблонный спектакль:

– Скажи, Владимир, сколько тебе лет?

– Почти семнадцать.

– Жаль, что ты несовершеннолетний, и суд не сможет дать тебе пожизненный срок.

– За нечаянный выстрел такое суровое наказание? Я же только хотел Сашку напугать, пальнув поверх головы.

– Да, я не о твоём приятеле речь веду. С этим, считай, уже разобрались. Лучше объясни, по какой причине ты неделю назад трёх человек застрелил? Экспертиза с научной точностью определила, что из изъятого у тебя оружия недавно расстреляли пассажиров иномарки.

– Так это не я! Наверняка, виноват тот мужик, который этот ствол на берегу озера закопал.

– С этого момента давай рассказывай поподробнее, где это было и, что ты видел.

– Мы поехали с ребятами отдохнуть на природу с ночёвкой в палатках. Там я поругался с Сашкой из-за девушки и пошёл бродить по лесу. Ну, и увидел, как к озеру подъехал в темноте «Джип». Из него вышел мужик и закопал возле берёзы свёрток. Меня в кустах он не заметил. Когда этот человек уехал, я раскопал пакет, в котором нашёл пистолет, и взял его себе. Вот и всё. Ни в кого я до Сашки не стрелял.

– Приметы мужика назови!

– В темноте его лица толком не видел. Только знаю, что он очень высокий и фигура у него мощная, как у качка.

– Немного ты нам помог. Сейчас поедем к вашей стоянке у озера. Может быть, на месте ещё что-нибудь вспомнишь. К тому же, надо убедиться в правдивости твоих показаний.

Вовка с готовностью согласился. После осмотра ямы, выкопанной у расщеплённого молнией дерева, Лукин задумался:

«Судя по мощной фигуре мужика, закопавшего «Вальтер» у озера, это не он стрелял в центре Москвы. Вероятно, ему поручили избавиться от оружия, а он решил сохранить его для будущего шантажа. В этом деле версия о личных мотивах убийства становится приоритетной. Придётся более глубоко копаться в «грязном белье» супругов Мазиных».

Предстоял огромный объём работы по проверке личных связей расстрелянных в машине людей. Но Лукин был уверен, что именно этот путь приведёт его к преступнику. И сыщик ощутил азарт от приближения к цели поиска.

Не подозревая о приближающейся опасности, Ухов был поглощён заботой об успехе своих творений. Он как должное встретил известие о быстрой продаже «Управляемого хаоса». Пожелавший остаться неизвестным покупатель милостиво разрешил устроителям оставить её в экспозиции до закрытия выставки. Картина по-прежнему привлекала публику.

Но пока никто не пожелал приобрести работу Глеба, хотя она производила сильное впечатление на посетителей. Ухов уже жалел, что согласился вывесить на обозрение картину друга. К тому же, он пережил неприятные минуты, когда Глеб после возвращения от тёщи позвонил ему и наговорил уйму благодарственных слов. Эта хвалебная ода о настоящей мужской дружбе звучали для Ухова издевательски. Слушая похвалы Глеба, он невольно вспоминал наиболее яркие моменты близости с его женой. Стараясь скорее закончить разговор, он сослался на занятость, пообещав убедить кураторов выставки ускорить продвижение «Искушения» к богатым меценатом. На самом деле Ухов не собирался этого делать, считая друга типичным неудачником.

Каково же было его удивление, когда через несколько дней ему позвонила организатор выставки Нина Семёновна и хриплым прокуренным голосом сообщила:

– Привет, Слава, можешь сообщить своему другу, что его картина успешно продана.

– Не может быть!

– Зря удивляешься. И это произошло благодаря мне. Не перебивай и дай старухе похвастаться. Я долго не могла понять, почему великолепно выполненная зрелищная работа не находит спроса. А потом меня осенило, что виновато её соседство с твоим «Управляемым хаосом».

– Неужели, на фоне моего шедевра «Искушение» так проигрывало?

– Не льсти себе без меры. Просто, любуясь образом соблазнительной юности, зрители невольно испытывали страх перед расплатой за грехи, исходящей от «Управляемого хаоса». Хотел ты или нет, но в твоей картине людские лица и фигуры, едва угадываемые в пучине бушующей стихии, напоминают мучения грешников в аду. Эта догадка заставила меня перевесить «Искушение» в соседний зал на место проданной и унесённой с выставки картины. И не прошло и часа, как нашёлся покупатель, тоже, кстати, предпочитающий остаться неизвестным.

– Возможно это тот же человек, который купил «Управляемый хаос»?

– Не думаю: от его имени выступал другой представитель и деньги перечислены с разных счетов. К тому же эти две картины несовместимы по духу, и не могут существовать не только рядом, но и в одном просторном зале. И меня озарило об этом своевременно догадаться.

– Вы, Нина Семёновна земной гений.

– Не надо, Слава, разбрасываться такими словами. Для меня гении все вы художники, которым Бог дал от рождения талант творить прекрасное и восхищать им нас обычных людей. А я за четверть века только сумела накопить опыт продвижения ваших произведений публике. И, заметь, я счастлива своей сопричастностью к великому искусству. И мне этого вполне достаточно, хотя времена ныне трудные для благополучного существования.

– Я вас понял, Нина Семёновна, и обязательно объясню другу, что он лично обязан отблагодарить вас материально. Бескорыстное служение искусству должно поощряться. Мы с вами живём в реальном мире и не можем питаться святым духом.

– Спасибо, Слава, я всегда считала вас не только талантливым художником, но и чрезвычайно умным человеком. Передайте привет вашему другу.

Отключив телефон, Ухов расчётливо подумал:

«Я не стану сводить Глеба с этой пронырливой дамой. Мне конкуренты не нужны. Пусть пробивается локтями сам, как пришлось мне в начале пути. А вознаграждение может передать через меня. Но надо ему позвонить и обрадовать».

Набирая домашний номер телефона прежних друзей, Ухов желал, чтобы трубку сняла Марина. С ней ему было легче общаться. Но трубку снял Глеб, и Ухову после сообщения о продаже «Искушения» вновь пришлось выслушивать похвалы в свой адрес, как самому искреннему другу. Не омрачило радости Глеба и обязанность вознаградить устроителей за содействие помимо законного комиссионного процента. Глеб сам быстро закончил разговор, спеша обрадовать жену приятной вестью.

Некоторое время Ухов вслушивался в гудки отбоя, которые тревожным набатом предупреждали его о грядущем возмездии. Но долго размышлять о последствиях своего падения он не мог. Его ждал визит к важному чиновнику в сфере искусства. Накануне тот пригласил его срочно к себе. Ухов старался держаться подальше от бюрократии, заполонившей все творческие союзы в городе, но вынужден был согласиться. От субъективных решений этих влиятельных людей зависело продвижение его картин.

Управляя машиной, он старался угадать причину внезапного вызова в казённый кабинет. Это могло быть долгожданное разрешение его персональной выставки и, наоборот, полный запрет демонстрации его работ. И он испытывал унизительное ощущение рабской зависимости от человека плохо разбирающегося в секретах творчества.