Внешне владетель Тоглуаны меньше всего походит на стереотипного деда: высокий, здоровенный, красивенный, относительно молодой. Протянув свою большую руку, Брадо несмело опустил ее на мой живот и попал в то самое местечко, где шевеления ребенка чувствовались заметнее всего.

— Резвый какой, — удивленно-восхищенно вымолвил Брадо. — Вам не больно?

— Нет, что вы.

Я взгляда не могла отвести от отца: его серо-зеленые глаза, туманные, как сама Тоглуана, светились нежностью, а его мужественное лицо приняло мягкое выражение.

— Вы уже думали над именем? — спросил Брадо.

— Мы колеблемся между Виктором и Александром. Если родится девочка, то будет соответственно Викторией или Александрой.

— Виктор? Ну, уж нет! Знавал я одного Виктора — знатный прохиндей! А Александр — самое популярное имя в мире.

— Хорошие имена, — обиделась я.

— Есть другие варианты?

— Кристиан.

— Нет!

— А чего это вы решаете? — возмутилась я.

— У Геллов есть замечательные родовые имена. Вот, например… — Брадо задумался ненадолго, и лицо его осветилось. — Например, Леонард.

— Нет.

— Николис?

Я вспомнила Николиса Орсо, который при каждой встрече раздевает меня взглядом, и покачала головой:

— Кто угодно, только не Николис!

— Тристан?

— Тоже нет.

— Теодор?

Малыш дернулся.

— Видите? — обрадовался отец. — Ему нравится имя Теодор.

— А может, наоборот, не нравится, вот он и бунтует? И вообще, почему вы всегда начинаете с мужских имен? А как же женские имена? Мне вот нравится имя Виктория.

— А если мальчик — то Виктор? У моего внука не будет прохиндейского имени!

— Сами вы прохиндей! Это отличное имя!

Нереза заглянула на кухню, увидела, как мы спорим, и с улыбкой ушла. Мы с Брадо проспорили до самого обеда: отец убеждал меня, что Теодор — прекрасное имя, и что его прапрадед Теодор Гелл был хорошим уважаемым человеком и, к тому же, мастером огня, а я, мечтающая о дочери Виктории, приводила аргументы в свою пользу.

А когда на обед заскочил Рензо, споры разгорелись снова: муж настаивал на Александре.

— Так не делается, — пробурчала Нереза, устав слушать нас. — Вот как родится ребенок, так и станет понятно, как его зовут.

— И правда, — согласился с ней Рензо и предложил: — Если родится брюнет — будет Виктором, блондин — Александром, а рыжий — Теодором.

Я громко хмыкнула, а Гелл, поглядев на нас загадочно, промолвил:

— Посмотрим…

Брадо Гелл пробыл у нас неделю; то, что сам владетель Тоглуанский выделил для нас столько времени, сделало нам с Рензо честь. Он приехал инкогнито, так что о том, какая важная персона живет в соседнем доме, наши соседи не знали, хотя и проявляли интерес к тому, что у нас происходит.

До Тихих огней Брадо с Нерезой добрались на поезде, а вот обратный путь владетель собрался проделать верхом. Правда, перед возвращением домой ему нужно заехать в Авииаран по делам.

В день отъезда серое небо набрякло дождем; жара не спала, и от духоты у меня жутко разболелась голова, поэтому я осталась дома с Нерезой и не поехала провожать отца на станцию — они уехали с Рензо.

— Дурно? — с сочувствием спросила служанка.

— Голова словно в тисках, — изможденно сказала я.

— Это погода меняется. Ничего, я вам сейчас чаю заварю, и станет легче.

Я благодарно посмотрела на Нерезу и прикрыла глаза. У меня не только голова болела, но и сердце щемило; я уже скучала по Брадо с его немного неуклюжей заботой, внимательностью и рассказами о выдающихся представителях рода Гелл. А еще — и в этом я никогда не признаюсь Рензо — только рядом с отцом я чувствую себя по-настоящему защищенной. И как же хочется узнать о нем больше, вызнать, каким он был в детстве, чем увлекался, как справился с грузом ответственности, легшей на его плечи, когда его отец и старшие браться были убиты, и он стал владетелем.

Я уже ревновала его к Кинзии и Мариану, которые будут удостоены чести видеть его каждый день, завтракать и ужинать с ним за одним столом, иметь возможность поговорить с ним в любое время... Это им он будет улыбаться, рассказывать истории… Мариан женился на Гемме в начале лета, и девушка уже может быть беременна. Ребенка Сизеров Брадо тоже будет считать внуком и любить как родного.

Малыш шевельнулся.

— Т-с-с, — проговорила я, поглаживая живот, — ты, мое сокровище, все равно будешь первым внуком, а первый внук — баловень.

Прозвучал мощный раскат грома, и я вздрогнула. Черно-красное пламя, яркое и зловещее, полыхнуло над нами. Нереза, впервые увидевшая его, перепугалась и уронила чашку с чаем на пол.

Пламя опало.

— Драконова воля… — выдохнула служанка.

— Дракон тут ни при чем, — проговорила я устало. — Это кое-кто грома испугался.

— Кто?

Нереза с перепугу не поняла, о ком я.

— Малыш, — пояснила я.

— Какое черное у него пламя…

— Не черное, а черно-красное… или красно-черное — все зависит от ситуации.

Женщина опустилась и подняла чашку, расколовшуюся надвое.

Громыхнуло снова, и маленький трусишка вновь явил нам свой впечатляющий огонь. Мы с Рензо уже привыкли к таким штучкам, но все равно пугаемся иногда, а вот Нереза опять чуть осколки чашки не выронила.

— Ох, эньора… — вымолвила она. — Жуть какая… Пламя-то опасное, обжечь может.

Я и сама этого опасалась. Мне можно пыхать сколько угодно, я никому не наврежу, а вот мой ребенок обладает впечатляющей силой. Как бы он на самом деле ни навредил никому…

Брадо объяснил мне, что дети-плады используют пламя интуитивно, поэтому рядом с ними всегда должен быть кто-то из взрослых пладов на всякий случай. Но что мы с Рензо сможем сделать, если наше огнеопасное чадо, например, устроит истерику? Не сожжет ли он весь дом, не обожжет ли нас самих?

Гром грянул снова.

Очередной черно-красной вспышке мы уже не удивились.

После отъезда Брадо наша жизнь потекла в том же размеренном счастливом темпе, что и раньше. Нереза помогала мне по дому и норовила все обязанности взять на себя, но я ей не позволяла, потому что воспринимала не как прислугу, а как подругу или, что еще вернее, родственницу. «Родственница» возмущалась, когда видела, что я мою полы или мету двор; с негодующим вскриком она подлетала ко мне, забирала у меня орудия труда и, задыхаясь от негодования, повторяла одну и ту же фразу:

— Как вы можете! Вы же ЭНЬОРА!