— Вы с ума сошли? — с холодной злобой спросил Рензо. — Моя жена никуда с вами не пойдет!

— Спокойнее, юноша, — со снисходительной улыбкой ответил ему полицейский. — Никто не собирается разлучать вас с женой. Вы все вместе, вчетвером, отправитесь с нами.

— Да как вы смеете! — вспыхнула Нереза.

— Смеем, уважаемая. И имеем на это все права.

Вито попытался договориться с неуступчивым пограничником, но ничего из этого не вышло — нас заставили собрать вещи и тащиться в отделение на допрос.

В маленьком кабинете без окон было очень душно. Сидя на жестком стуле, я обмахивалась сложенным листом бумаги, но это мне ничуть не помогало. Потная, уставшая, раздражительная, я отвечала на каждый вопрос капитана Рувара — пограничника, который нас задержал — отрывисто и грубо. Но моя грубость капитана не задевала, он был безукоризненно вежлив, что бесило меня еще больше.

Я не могла поверить, что сижу в какой-то каморке на границе владений, тогда как вся Тоглуана, да и вся империя ужасается убийству моего отца и оплакивает его. Я должна быть на пути к Брадо, должна быть там, где он… где его тело, а вместо это здесь, в кабинете с невыносимым занудой в форме! Что за пытка!

Капитан Рувар обмакнул перо в чернильницу и, записав что-то, поднял на меня задумчивый взгляд.

— Лет тридцать, — решил он.

— Мне двадцать пять!

— Извините, эньора, я не хотел вас обидеть. Вы выглядите немного старше того возраста, который назвали. Вообще все, что вы о себе рассказали, придется перепроверить.

— Проверяйте, — ядовито проговорила я.

Вздохнув, мужчина снова посмотрел на меня и сказал:

— В вашем положении лучше не вредничать. Давайте закончим это сейчас. Скажите правду. Кто вы?

Правда… О, я могла бы сказать ему правду, и тогда бы он свалился со стула от удивления! Но тайна перерождения на то и тайна, что о ней никто не должен знать. Глядя на капитана недобро, я ответила сквозь зубы:

— Я уже все сказала.

— Вы себе же делаете хуже. Ладно, я не буду больше задерживать вас. Можете идти.

Я приподняла брови.

— В станционную гостиницу, — дополнил капитан. — Отдохните, освежитесь, и завтра мы продолжим. Я поставлю людей, чтобы охранять вас. Если попробуете сбежать или использовать против них великое искусство, мы…

— Я вас поняла! — оборвала я мужчину и тяжело поднялась со стула.

Рувар тоже поднялся и подошел ко мне, чтобы помочь дойти; я вздернула подбородок и демонстративно отошла от него. Едва я вышла в коридор, ко мне устремилась Нереза. Подбежав ко мне, она взяла меня под руку и обожгла капитана ненавидящим взглядом.

— Вы ответите перед Великим Драконом за такое! — прошипела она. — Мучить беременную эньору! Неслыханно!

Капитан никак не отреагировал и подошел к дежурному, чтобы дать указания. Нереза подала мне платок, чтобы я вытерла пот с лица, и вывела в закрытый освещенный двор.

— Как вы, Лери? — спросила она обеспокоенно.

— Где Рензо?

— Тоже на допросе, как и Вито. Что они прицепились? Что им надо от нас?

Я промолчала; мне было все равно, что им нужно, я настолько устала, что просто не могла ни думать, ни чувствовать. Несколько мужчин в форме вынесли наши сумки и понесли к станционной гостинице. Там же, в гостинице, нам с Нерезой выделили номер и еще раз предупредили, чтобы мы не пытались с кем-то связаться или сбежать.

— А мой муж? — устало спросила я.

— Задержан, — кратко ответил молоденький полицейский и пошел по коридору к лестнице.

Мы застряли в той гостинице еще на день. Проверяли нас всех, но только я в глазах капитана Рувара выглядела подозрительно, и он собирался отправить меня для дальнейших разбирательств в город. Рензо был в бешенстве, Нереза негодовала, Вито отправил письма доверенным людям Брадо, чтобы они нас вытащили, а я… я по-прежнему не верила, что все это происходит на самом деле. Мир в моих глазах стал странным, искаженным, неправильным, да и я сама вела себя странно, но это не мешало Рувару пытаться что-то из меня вытянуть.

— До Бэрра ехать два часа, а сегодня жарко, так что советую вам подготовиться и запастись водой, — проговорил капитан, подписывая распоряжение.

— Зря вы меня переводите, за мной скоро приедут, — сказала я.

— Да, господин Марино, ваш спутник, уже сто раз мне об этом сообщил.

— Ему бы не пришлось говорить сто раз, если бы вы прислушались к нему сразу.

— Вы отправитесь в Бэрр, эньора, — отрезал Рувар и, заметив, что мне жарко, налил в стакан воды из графина. — Выпейте.

В другое время я бы гордо отказалась, но беременным надо себя беречь, так что я взяла стакан. Ребенок дернулся в животе, и я от неожиданности уронила стакан на пол. Вода разлилась, стеклянный стакан разбился, а ребенок дернулся снова, на этот раз куда чувствительнее, и я прижала руку к окаменевшему животу.

— А вот этого не надо, — тихо предупредил капитан. — Не играйте на своем положении: вы все равно отправитесь в Бэрр.

Я перевела туманный взгляд на мужчину и почувствовала, как в глазах собираются слезы. Боль потери, камнем засевшая в груди, наконец нашла выход в эмоциях, но почему сейчас, в кабинете Рувара?

Первая слезинка покатилась по щеке, вторая… Я заплакала.

— Теперь вы плачете, — протянул капитан. — Что же вы сразу не прибегли к этим уловкам?

Уловки… уловки!

Сегодня в Тоглуане прощаются с Брадо, а я, его дочь, здесь, на границе владения, и какой-то индюк в форме смеет говорить, что я прибегаю к уловкам! Одной рукой я придерживала живот, в котором толкался мой малыш, а другую опустила на стол, и от нее по нему, прямо на бумаги, побежал темный красноватый огонь.

Рувар подскочил, схватил бумаги и отошел к стене. Несмотря на испуг, он держал себя в руках.

— Прекратите это, эньора, это в ваших же интересах, — произнес он чуть дрогнувшим голосом.

Я не могла прекратить: слезы текли по моему лицу, а огонь тек из моей руки и с аппетитом пожирал все, до чего дотягивался. Это была не обычная черно-красная пугающая стена огня, не вспышка и искра, а жадное, но вполне мирное пламя. Мой малыш впервые действует так… это следствие испуга или он реагирует на мое состояние?

— Хватит, эньора! — уже более твердым голосом сказал Рувар, когда пламя охватило весь стол. — Побаловались и полно!

— Это не я.

— Уберите огонь или я буду вынужден записать, что вы применили против меня великое искусство!

— Пишите! — вскрикнула я и, опустив руки прямо на горящий стол, позволила себе разрыдаться; я не могла ни о чем думать, не могла ничего контролировать, я плакала слезами и огнем.