И такое копание в собственном «я», такое прямое и насильственное нисхождение в пучину собственного бытия есть процесс сложный и опасный. Вы с легкостью можете причинить себе такой вред, что ни один врач не исцелит вас. А главное в следующем: зачем все это, если все свидетельствует о нашей сути – наша дружба и вражда, наш взгляд и приветствие, наша память и забывчивость, наши книги и письма?

Вот наилучший способ: пусть взрослеющая душа взглянет на жизнь, задавшись вопросом: «Что я по-настоящему люблю? Что влечет меня вверх? Что владеет мной и дает мне счастье?»

Поставь перед собой то, что ты почитаешь. Может быть, само существование и порядок этого откроет тебе закон – основополагающий закон твоего собственного «я».

Сравни все это. Подумай, как каждый из этих предметов дополняет, расширяет и возвышает другой, как они образуют лестницу, по которой ты постоянно карабкаешься, чтобы обрести свое истинное «я».

Твое истинное «я» скрывается не в глубинах твоей души, но парит на бесконечной высоте над тобой – или, по крайней мере, над тем, что ты обычно считаешь собой».

«Несвоевременные размышления: Шопенгауэр как воспитатель», 1874

Подводя итог, Ницше дает определение воспитания:

«Истинное воспитание – это освобождение. Оно выпалывает все сорняки, выметает весь мусор и червей, которые нападают на нежные побеги растения. Истинное воспитание – это свет, тепло и нежный дождь».

«Несвоевременные размышления: Шопенгауэр как воспитатель», 1874

Как же нам найти то, что находится «неизмеримо высоко» над собою? Один из способов – изучать жизнь тех, кем мы восхищаемся. Такие люди в некотором роде представляют собой тех, кем мы хотим стать. Мы восхищаемся не только их великими достижениями – как у великих спортсменов, известных исследователей или успешных предпринимателей. Нас восхищает образ их бытия, их отношение к жизни. Это привлекает и увлекает нас – и способствует нашему развитию.

Наибольшее впечатление на Ницше производил великий немецкий поэт (а еще и драматург, государственный деятель, путешественник, любовник, коллекционер, дипломат, писатель…) Гете:

«Гете – явление не германское, но европейское: грандиозная попытка преодолеть восемнадцатый век [собственную эпоху Гете] через возвращение к природе, через восхождение к естественности Ренессанса. Это попытка самопреодоления самой эпохи. – Он носил в себе сильнейшие ее инстинкты: сентиментальность, идолизацию природы, антиисторическое, идеалистическое, нереальное и революционное (последнее есть лишь форма нереального). Он призывал на помощь историю, естественные науки, античность, равно и Спинозу, прежде всего практическую деятельность; он окружил себя замкнутыми горизонтами; он не освобождался от жизни, но входил в нее; ничто не могло напугать его, и он брал, сколько возможно, на себя, сверх себя, в себя. К чему он стремился, так это к цельности; он боролся с рознью разума, чувственности, чувства, воли… он дисциплинировал себя в нечто цельное, он создал себя…

…Гете создал сильного, высокообразованного, во всех отношениях физически ловкого, держащего самого себя в узде и почитающего самого себя человека, который может отважиться разрешить себе всю полноту и все богатство естественности, который достаточно силен для этой свободы; человека обладающего терпимостью, не из слабости, а из силы, так как он умеет использовать к своей пользе даже то, от чего погибла бы средняя натура; человека, для которого нет более ничего запретного, кроме слабости, называется ли она пороком или добродетелью…

Такой освобожденный дух с радостным и доверчивым фатализмом пребывает среди Вселенной, веруя, что отвергать следует лишь индивидуальное, а все остальное искупается и утверждается, – он не отрицает более…»

«Сумерки идолов, или Как философствуют молотом», 1889

Человек, которым вы восхищаетесь, стоит «выше» вас – и вызывает восхищение, а порой и зависть.

Ницше не просто смотрит на своего героя с безмолвным восхищением и преклонением. Он хочет постичь тайну Гете. Он хочет понять, как этот замечательный человек стал именно таким. И в этом заключен самый важный вопрос: как добиться впечатляющих достижений? Недостаточно просто смотреть. Мы сами хотим стать достойными восхищения.

«Поклонение гению из тщеславия. Так как мы высокого мнения о самих себе, но вовсе не ожидаем, что могли бы написать хотя бы подготовительный эскиз к картине Рафаэля или сцену, подобную сценам из драмы Шекспира, то мы убеждаем себя, что способность к этому есть нечто необыкновенное и прекрасное, нечто совершенно исключительное, или, если мы религиозны, некая высшая благодать. Так наше тщеславие и себялюбие развивает поклонение гению. И поклонение это не причиняет боли только в том случае, если мы воспринимаем его чем-то далеким, недостижимым, как чудо (даже Гете, которому чужда была зависть, назвал Шекспира своей «звездой далекой высоты»; причем можно вспомнить о стихе: «die Sterne, die begehrt man nicht»).

Но если оставить в стороне эти измышления нашего тщеславия, то деятельность гения не будет существенно отличаться от деятельности механика-изобретателя, астронома, историка или мастера тактики. Все эти занятия можно объяснить, если представить людей, мышление которых направлено в одну сторону; которые употребляют все как материал; которые постоянно внимательно изучают свою внутреннюю жизнь и жизнь других людей; которые везде видят образцы для подражания и стимулы для разума; которые неустанно сочетают и используют эти средства.

Гений действует точно так же. Он сначала учится класть камни, потом строить из них; он всегда ищет материал и постоянно обрабатывает его. Каждая человеческая деятельность поразительно сложна, а не только деятельность гения; но никакая деятельность не есть «чудо».

Откуда же тогда берется убеждение в том, что только художник, оратор или философ обладают гением? Что только у них есть «интуиция» (в силу чего им приписываются некие волшебные очки, с помощью которых они смотрят прямо в «суть» вещей)? Очевидно, что люди говорят о гении только там, где действия мощного интеллекта для них наиболее приемлемы, и где, с другой стороны, им не хочется испытывать зависть. Назвать кого-нибудь «божественным» – все равно что сказать: «В этом нам не нужно состязаться». Более того: все полное и совершенное вызывает восхищение, а то, что еще только делается, недооценивается. Глядя на произведение искусства, никто не может увидеть того, как оно создавалось; и в этом его преимущество, так как наблюдение за процессом создания охлаждает восторг».

«Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов», 1878

Но «охлаждение» – это хорошо, поскольку оно приближает нас к ощущению, что мы тоже в состоянии стремиться к величию, но вовсе не посредством некоего великого достижения, как нам казалось раньше, а сосредоточением всех усилий, повышением уровня мастерства, постепенным накоплением полезных знаний, отделением зерен от плевел, практикой и неустанным повторением.

Как это ни парадоксально, Ницше предостерегал: подобное понимание опасно и неприятно. Если величия можно достичь, то мы должны за него бороться. Великие дела перестают быть «божественными», перестают быть недостижимо далекими.