По сути, Ницше говорит нам следующее: все, чего мы мечтаем добиться и достичь (какими хотим стать), вполне достижимо и возможно. Но путь к достижению каждой такой цели не прост. На этом пути нас ждут страдания, недовольство самими собой, разочарования, зависть и подавленность. Ницше говорит, что все хорошее рождается только через боль. Нельзя рассчитывать на случайную удачу. Глядя со стороны на тех, кем восхищаемся, то есть на успешных людей, мы видим, чего можно добиться. Но при этом редко доводится наблюдать весь путь, который приводит к желанной цели. Мы не знаем о бессонных ночах, страхах, неуверенности. Но подобное знание удивительным образом утешительно. Оно помогает нам понять, что страдание – это вовсе не признак неспособности стать лучше, а неотъемлемая часть процесса становления такими, какими мы хотим – и должны! – быть.

Жизнь показывает нам множество великолепных, интереснейших вещей. Можно, к примеру, поехать к пирамидам (или пойти играть, или оказаться за столом рядом с интересным собеседником, или прочесть биографию…)

Но часто подобный опыт этот не оставляет прочного и долгого воспоминания. Нам приятно, но событие не меняет нас, не оставляет глубокого и прочного следа. Обычно нас это не тревожит – таково привычное течение жизни. Но, возможно, следует об этом задуматься. Ницше советует очень серьезно относиться к таким возможностям. Он считает, что мы не получаем от них пользы, потому что не задаем важнейшего вопроса: для чего нам этот опыт? Чего мы хотим от него? Какое влияние он должен оказать на нашу жизнь?

Ницше рассматривает историю и спрашивает: для чего нам эта наука? Такой вопрос может показаться странным. Обычно мы не задаемся подобными вопросами относительно таких великих категорий, как история. Как правило, они предназначаются для самых простых ситуаций – мы смотрим на приборную панель новой машины и думаем: «А для чего эта кнопка?».

«Тот факт, что жизнь нуждается в услугах истории, должен быть понят так же ясно, как и то, что избыток истории вредит жизни; и это будет доказано далее.

История необходима живущему человеку в трех аспектах: для действий и борьбы, для сохранения и почитания, для страданий и жажды освобождения.

Этой тройственности соответствует тройственность родов истории (насколько их можно различать). Можно выделить монументальный, антикварный и критический род истории.

История необходима прежде всего человеку деятельному и сильному, кто ведет великую борьбу и нуждается в примерах, учителях и утешителях; он не может найти таких среди своих современников. Так необходима была история поэту, философу и драматургу Шиллеру; наше время, по словам Гете, так плохо, что поэт не находит в окружающих его людях нужной ему натуры. Греческий историк Полибий мыслил именно об активных людях, когда называл политическую историю подлинной школой подготовки к управлению государством: это великий учитель, который помогает нам мужественно переносить удары судьбы, напоминая о том, что перенесли другие люди. Кто научился видеть смысл истории именно в этом, тому отвратительно видеть, как любопытные туристы или педантичные микрологи карабкаются по великим пирамидам античности. Он не хочет видеть ленивого туриста, который фланирует по картинной галерее прошлого в поисках новых развлечений или сенсаций, тогда как он сам ищет там совета и поддержки. Чтобы не раздражаться на слабых и безнадежных бездельников и тех, чья деятельность абсолютно невротична, он оглядывается назад и прерывает движение к поставленной цели, чтобы перевести дух. Цель его – счастье, собственное или счастье целого народа, или даже всего человечества. Ему чужд покой, и историю он использует как оружие против покоя. Чаще всего он не надеется ни на какую награду, кроме славы, т. е. права на почетное место в храме истории, где он, в свою очередь, может стать утешителем и учителем следующих поколений. Ибо его заповедь гласит: то, что однажды помогло развернуть и наполнить еще более прекрасным содержанием понятие «человек», то должно быть сохранено навеки, чтобы вечно выполнять это назначение.

Великие моменты в борьбе личностей за обогащение природы человечества образуют одну цепь, и цепь эта – высокая дорога, ведущая человечество через века, что для меня вершина подобного давно минувшего момента сохраняется во всей своей живости, яркости и величии, – в этом именно и находит свое выражение основная мысль той веры в человечество, которая вызывает требование «монументальной истории».

Но именно вокруг требования, чтобы великое было вечным, и разгорается самая жестокая борьба. Потому что все живущее громко протестует против этого. «Прочь монументы!» – вот главный лозунг. Тупые обычаи заполняют все уголки мира своей бессмысленностью и окутывают густым туманом все великое, становятся на пути к бессмертию, ослепляя и удушая все великое. И путь этот проходит через мозг людей! Через головы больных и недолговечных животных, которые поднимаются на поверхность, чтобы сделать вдох, и с трудом поддерживают некоторое время свое существование. Больше всего они хотят одного: жить во что бы то ни стало. Кто мог бы предположить, что между ними происходит то упорное состязание в беге с факелами, устраиваемое «монументальной историей», которым только и может жить дальше великое? И все-таки всегда появляются люди, которые обретают силу и счастье, оглядываясь на прошлое величие, словно человеческая жизнь – это нечто прекрасное и божественное; а самым дивным плодом этого горького древа является сознание, что некогда люди, совершая круг своего существования, кто – гордо и мощно, кто – глубокомысленно, кто – полный сострадания и готовности помочь другим, – все завещали потомству одно учение: наиболее прекрасна жизнь того, кто не думает о сиюминутных радостях жизни. Обыкновенный человек относится к отведенному ему сроку существования с алчностью и трагической страстностью, но те, кто устремлен к монументальной истории и бессмертию, умеют приветствовать жизнь с олимпийским смехом или, по крайней мере, со снисходительным презрением; они нередко сходили в могилу с иронической улыбкой, ибо, в самом деле, что могло быть в них похоронено? Только то, что они всегда считали пылью, тщетой и грязью, что осуждено теперь на забвение, будучи уже давно заклеймено их собственным презрением.

Но одно будет жить – это монограмма их сокровеннейшего существа, редкие проблески их вдохновения, их творения; это будет жить, ибо ни одно из будущих поколений не может обойтись без этого. В этой духовной форме слава является все-таки чем-то большим, чем «сладчайшим лакомством нашего эгоизма», как ее называл Шопенгауэр. Это вера в единство и непрерывность великого всех эпох, это протест против постоянной смены поколений и изменчивости вещей.

Чем же может быть полезно современному человеку «монументальное» воззрение на прошлое, изучение всего классического и редкого? Пониманием того, что великое существовало, то есть было возможно. И поэтому оно может стать возможным вновь. Он совершает свой путь с большим мужеством, ибо теперь сомнения в осуществимости его желаний, овладевающие им в минуты слабости, лишаются всякой почвы.

Предположим, что кто-нибудь поверил, что для полного искоренения современной германской моды на образованность достаточно сотни продуктивных, воспитанных в новом духе и деятельных людей; как сильно поддержит его то, что культура эпохи Возрождения была вынесена на плечах точно такой же сотни.