— Какую книгу читали? — спрашивает Майлз, какбудто от названия что-нибудь зависит.

— «Грозовой перевал». — Я кладу огрызок на самуюсередину салфетки и аккуратно заворачиваю края.

— А капюшон был надет? — интересуется Хейвен.Добросовестно вспоминаю — точно, я подняла капюшон, когда Деймен подвинулсяближе.

— Ну, надет.

— И на том спасибо, — бурчит Хейвен, разламываякекс. — Не хватало еще состязаться с белокурой богиней.

Я съеживаюсь, стараюсь не смотреть на ребят. Мне всегданеловко, когда обо мне говорят такие вещи. Когда-то я ради этого и жила, нотеперь все по-другому.

— А Майлз, выходит, тебе не конкурент? — спрашиваюя, чтобы перевести с себя внимание на того, кому это по-настоящему приятно.

— Вот именно! — Майлз взъерошивает рукой короткиетемные волосы и поворачивается в профиль, красуясь перед нами. — Не надосписывать меня со счетов!

— Тут даже и думать не о чем, — отмахиваетсяХейвен, стряхивая крошки с колен. — Вы с Дейменом в разных командах,Майлз, так что твоя убийственная модельная внешность тебе не поможет.

— Откуда знаешь? — прищуривается Майлз, отвинчиваякрышечку с бутылки витаминизированной минеральной воды.

— У меня радар на геев. — Хейвен постукиваетпальцем себе по лбу. — И можете мне поверить, на этого парня он неотзывается.

* * *

Мало того что у нас с Дейменом общий английский на первомуроке и рисование на шестом (правда, мы сидели не рядом, и я даже не смотрела вего сторону, но мысли-то в классе крутятся, и даже учительница, мисс Мачадо,думает о нем), так он еще и машину поставил рядом с моей! И хоть я ухитриласьне увидеть ничего, кроме его байкерских сапог, все равно стало ясно, чтократкий срок помилования, отпущенный мне, закончился.

— Боже, это он! Прямо рядом с нами! — пищит Майлзмечтательным голоском, который у него появляется только в самые волнующиемоменты жизни. — А машина-то, смотри, смотри — блестящий черный БМВ исупертемные тонированные стекла! Дивно! Так, слушай, что мы сейчас сделаем: яоткрою дверцу и совершенно случайно задену его дверь. Тогда у меня появитсяпредлог, чтобы заговорить с ним.

Он оборачивается, ожидая моего согласия.

— Не поцарапай мою машину. И его машину тоже. И вообщеничью машину не поцарапай.

Я качаю головой и вытаскиваю из кармана ключи.

Майлз обиженно надувает губы.

— Отлично! Давай, разбивай мои мечты! Только сделаймилость, рассмотри его как следует! А потом погляди мне в глаза и скажи, что отего вида тебе не хочется упасть в обморок.

Поморщившись, я протискиваюсь между своей машиной икрошечным фольксвагеном, который кто-то поставил так косо, что автомобильчиксловно пытается залезть на мою миату. Уже отпираю дверцу, как вдруг Майлз однимрывком сдергивает с моей головы капюшон, срывает с меня темные очки и, обежаввокруг машины, знаками показывает, чтобы я взглянула на Деймена, который стоиту него за спиной.

Ну ладно. Не могу же я вечно прятаться. Делаю глубокий вдохи смотрю.

А увидев, уже не могу ни говорить, ни дышать, ни дажеморгнуть.

И хотя Майлз отчаянно машет мне рукой, сверкает глазами ивообще всячески дает понять, что миссия окончена и пора возвращаться на базу —я не могу. Просто не в состоянии. Я понимаю, что веду себя как полная идиотка,какой все меня и считают, но поделать ничего невозможно. И не только потому,что Деймен действительно красив: блестящие темные волосы почти до плеч, высокиескулы… Он смотрит на меня, приподняв темные очки, и когда наши взглядывстречаются, его миндалевидные темные глаза мне почему-то кажутся знакомыми.Ресницы у него густые, словно ненастоящие, а губы… Полные и чувственные,идеально изогнутые. Тело худое, поджарое, и одет он во все черное.

— Эвер, ау! Очнись уже! — Майлз оборачивается кДеймену с нервным смешком. — Извини мою подружку, она не привыкла ходитьбез капюшона.

Да, я прекрасно понимаю, что нужно прекратить, причем сейчасже. Глаза Деймена темнеют, неотрывно глядя на меня, и рот начинает кривиться.

Вот только не от его невероятной красоты я так оцепенела.Дело совсем в другом… Вокруг его великолепного тела — от макушки до квадратныхносков байкерских сапог — одна сплошная пустота.

Вокруг него не играют сверкающие лучи, не светится разноцветнымиогнями аура.

* * *

Аура есть у всех. Каждое живое существо излучает яркоокрашенное сияние. Оно не опасное, не страшное, это просто частичка видимого(ну, по крайней мере, мне видимого) магнитного поля.

До аварии я и знать не знала о таких вещах. И, конечно, немогла их видеть. А с той минуты как очнулась в больнице, повсюду вижу цветовыепятна.

— Тебе плохо? — тревожно склоняется надо мнойрыженькая медсестра.

— Нет… А почему вы такая розовая? — прищуриваюсья, в недоумении глядя на окружающее ее мягкое сияние.

— Какая-какая? — пугается медсестра.

— Розовая. Ну, вы знаете, прямо со всех сторон,особенно голова.

— Ты, деточка, пока лежи, отдыхай, а я позову доктора.

Медсестра бочком-бочком выбралась из палаты и кинуласьбежать по коридору.

После бесконечных осмотров, сканирования мозга ипсихологических тестов я научилась помалкивать о разноцветных картинках,которые вижу. А уж когда я начала слышать мысли, узнавать историю жизни людейпо прикосновению и регулярно встречаться с Райли, своей покойной сестренкой,ума у меня хватило не болтать об этом направо и налево.

Наверное, я настолько привыкла к такой жизни, что уже изабыла, что бывает по-другому. А увидела Деймена, рядом с которым виднелсятолько один цвет — блестящая черная краска на дорогой шикарной машине — и вдругвспомнила счастливые, нормальные времена.

— Ты — Эвер, правильно? — спрашивает Деймен, и еголицо освещает улыбка, заодно показывая новый штрих его несравненной красоты —ослепительно белые зубы.

Я стою столбом и мысленно уговариваю себя оторвать взгляд отновенького. Майлз многозначительно покашливает, и я вспоминаю, что он терпетьне может, когда его игнорируют. Спохватившись, взмахиваю рукой в его сторону:

— Ох, извини! Деймен, познакомься, это Майлз. Майлз,это Деймен.

А взгляда все-таки не отвожу.

Деймен косится на Майлза, коротко кивает и снова переводитвзгляд на меня. Я понимаю — то, что я сейчас скажу, звучит как полный бред, ивсе-таки на ту долю секунды, пока он смотрел в другую сторону, меня пробралозноб, и навалилась какая-то непонятная слабость.

А стоило ему снова обернуться ко мне — тут же стало тепло ихорошо.