- Я рассчитываю на поддержку своего дальнего родовича, боярина Жирослава, - кивнул головой Аристарх. – Он сын боярина Вратислава, принявшего христианство еще во времена князя Аскольда. Возможно мне удастся привлечь на свою сторону другого своего родовича, единоутробного брата князя Ингера боярина Асмолда сына Борислава. Но, к сожалению, Асмолд закоренелый язычник.

- Ну что ж, патрикий, - кивнул головой Никифор, - нам остается только пожелать тебе успеха в нелегком деле. И да будет удача на твоей стороне.

И удача, во всяком случае, на первых порах, действительно улыбнулась Аристарху. Император Роман благосклонно принял патрикия, решившего посвятить себя служению Византии и истинной вере в чужих краях. И даже снизошел до того, что снабдил его собственноручно написанным письмом к царю Симеону. Конечно, Романом двигала в эту минуту не только государственная необходимость, но и личное страстное желание отправить слишком уж бойкого хазара куда-нибудь подальше от покоев Зои Огнеокой, но тут уж ничего не поделаешь. И императорская мантия не избавляет человека от мелких страстей, присущих простым смертным, и далеко не каждый обряженный в пурпур владыка способен невозмутимо наблюдать как сквозь венец, украшающий его голову, прорастают ветвистые рога.

Царь Симеон вместе с двором находился в Плиске, что как нельзя более устраивало Аристарха. Константинопольский патрикий бывал в старой столице Болгарии неоднократно и находил этот город приятным во всех отношениях. Особенно ему нравился дворец Михаила Баяна, построенный в византийском стиле. Увы, сам болгарский царевич, человек образованный и даже обладавший редким поэтическим даром, не оправдал надежд, возлагавшихся на него Аристархом. Знай патрикий, что Михаил отречется от света истинной веры, он никогда бы не отдал за него свою сестру. Пристрастие Баяна к языческим культом не осталось незамеченным. Ближние бояре царя Симеона, не раз и не два подавлявшие бунты язычников в своей стране и опасавшиеся их мести, сделали все от них зависящее, чтобы царевич-отступник никогда не добрался до трона. Аристарх не знал, жив ли сейчас Михаил, или заточение сломило этого веселого и умного человека, а спрашивать о его судьбе было небезопасно. В доме Баяна патрикия встретили со всеми причитающимися его сану почестями. Болгары хоть и не любили ромеев, но для Аристарха делали исключение. Во-первых, он был наполовину скифом, а во-вторых, доводился родным братом покойной царевне Елене, несчастной жене злосчастного Баяна. Елена умерла два года назад, не выдержав разлуки с любимым мужем, и Аристарх искренне жалел о ее раннем уходе, ибо сестра была едва ли не единственным человеком, к которому он питал добрые чувства. Если, конечно, не считать шестнадцатилетнего сына Константина, оставленного в ромейской столице на попечении патрикия Григориуса. О сыне Аристарх вспомнил не случайно, ибо уловил его черты в лице девушки, вышедшей к нему навстречу в сопровождении мамок и нянек. Девушка была хороша собой, чему патрикий не удивился. Удивили его разве что не по возрасту серьезные глаза девушки, которые настороженно следили за гостем. Аристарх не виделся с племянницей более пяти лет и, видимо, она его не сразу узнала. Не исключено, впрочем, что Елена, названная так в честь матери, вообще с недоверием относится к людям. Однако патрикий был опытным человеком и расположить девушку к себе ему не составило особого труда. В конце концов, Аристарх был единственным родственником прекрасной Елены, которого искренне заботила ее судьба. Не прошло и недели как опытный константинопольский интриган очаровал добрую половину ближников царя Симеона. Что, впрочем, еще не означало полного успеха его многотрудной миссии. Царь Болгарии вырос при императорском дворе, но симпатией к ромеям не проникся. Более того он заимел претензию на константинопольский трон и наверняка бы его добился, если бы не Зоя Огнеокая и ее нынешний муж Роман Лакопин. Впрочем, Симеон попортил немало крови ромеям и еще больше пролил ее, отстаивая интересы своего царства, получив за это от своих подданных лестное прозвание «Великий». И получил, надо признать, по заслугам.

- Вы слишком много от меня хотите, уважаемый Аристарх - развел руками боярин Феодор, пожалуй самый близкий к Симеону человек. – Царь наслышан о ваших стараниях в пользу нынешнего императора Византии. Но интересы Симеона и интересы Романа далеко не во всем совпадают.

Константинопольский патрикий понял, разумеется, намек болгарского боярина, но не счел для себя удобным развивать предложенную тему. В конце концов, уважаемому Феодору и без того было известно, что Аристарх отнюдь не самая крупная фигура среди заговорщиков, приведших к власти Романа Лакопина. С болгарским боярином сын Кончака познакомился восемнадцать лет тому назад, когда тот приезжал в Матарху в свите болгарского царевича Баяна. Именно тогда и состоялась бракосочетание Михаила и Елены, принесшее столь прекрасный и благоухающий плод. Аристарх напомнил о том событии Феодору и тот откликнулся на слова патрикия сочувственными вздохами. Впрочем, о Михаиле Баяне собеседники старались больше не вспоминать. Зато имя прекрасной Елены не сходило с их уст на всем протяжении разговора.

- Вряд ли благородный Симеон согласится отдать свою внучку за язычника, - с сомнением покачал головой Феодор.

- Мой отец родился иудеем, а мой дед – язычником, что, однако, не мешает мне быть истинным христианином, - возразил Аристарх. – Князь Ингер хорошего рода, его предки правили когда-то едва ли не всей Северной Европой. Думаю, царь Симеон не уронит свою честь породнившись с достославным владетелем.

- Речь не о чести, патрикий, а о вере, - нахмурился Феодор.

- Так ведь сам патриарх Феофилакт дал согласие на этот брак, - напомнил собеседнику Аристарх, протягивая ему драгоценное письмо с императорской печатью. – Если внучке Симеона Великого выпадает честь нести свет истинной веры в земли, объятые заблуждением, то что же здесь плохого, уважаемый Феодор?

Сомнения болгар Аристарху, в общем-то, были понятны. Наследником Симеона после устранения Михаила Баяна стал младший сын Петр, человек невеликого ума и слабого характера. И рождение внучкой Симеона киевского княжича давало русам великолепный повод вмешаться в болгарские дела, если здесь возникнут нестроения. Князь Ингер, в отличие от царевича Петра, был грозным воителем и очень решительным человеком.

- Но ведь сын князя Ингера может принять веру матери, - понизил голос почти до шепота Аристарх. - А сближение христианской Болгарии и христианской Руси породит такую мощную империю, с которой придется считаться всем в Ойкумене.

- И император Роман не видит в этом опасности для Византии? – насмешливо спросил Феодор.

- Главная опасность для Византии исходит не с севера, а с юга и запада, - спокойно отозвался Аристарх. – Северная славянская империя могла бы стать союзником Константинополя в противостоянии с арабами и франками.

- А как же Хазария? – напомнил боярин.

- Так ведь и Хазария может стать христианской. Во всяком случае, значительная ее часть.

- Ты очень далеко смотришь, патрикий Аристарх, - вздохнул Феодор.

- Как ты, вероятно, догадываешься, боярин, я не одинок в своих устремлениях. За моей спиной патрикии и купцы Константинополя. В конце концов, императоры, цари и князья приходят и уходят, а торговый интерес остается. Прими от нас скромный подарок, уважаемый Феодор, в знак расположения и вечной дружбы. В конце концов, умных людей не так уж много в Ойкумене и нам следует крепче держаться друг за друга.