– Девиз неплохой.

Кенни поднялся из-за стола и взял очередной пончик. Утром он принес в контору дюжину пончиков. Сейчас, к десяти тридцати, их число уменьшилось на пять. Том не съел ни одного.

– У тебя, кажется, диета, – усмехнулся Том. – А год назад у тебя был сердечный приступ.

– Легкий сердечный приступ, – обиженно уточнил Кенни. – Так, звоночек. И пончики тут ни при чем. Во всем виновато нервное перенапряжение.

– Ну да, правильно.

Про себя Том подумал, что, если бы нервное перенапряжение могло приводить к сердечным приступам, он сам был бы давно в могиле. А он бодр и свеж в свои тридцать семь, и даже события последних четырех лет его не доконали. Кенни старше всего на несколько лет, но у него нездоровый цвет лица и излишний вес, и он страдает повышенной потливостью.

У Тома было не так много близких друзей, и он беспокоился за Кенни. И не забывал, что именно он был виновником того самого нервного перенапряжения, о котором Кенни только что упомянул. Нет, разумеется, Кенни никогда не упрекал его в своей болезни. Зато Том упрекал себя. Это его действия привели к тому, что партнеры потеряли почти все, что у них было.

– Когда мы встречаемся с мадам? – поинтересовался Кенни и потянулся за следующим пончиком.

Том отвел его руку, взял коробку с пончиками и поставил себе на колени. Кенни недовольно нахмурился.

– Увидим ее сегодня. Она выступает на ярмарке в Нешобе. Я хочу посмотреть на нее живьем, прежде чем мы приступим.

– Это правда, что публика ее не любит?

– Она у него как камень на шее. Он сравнительно популярен, а ее избиратели терпеть не могут. Им нравилась Элеонор, его первая жена. Многие сторонницы сенатора пришли в ярость, когда появилась ВЖМ.

– ВЖМ? – удивленно переспросил Кенни.

– Вторая жена миллионера. У прекрасного пола аллергия на этот биологический вид.

– Их можно понять, – вздохнул Кенни, глядя на экран. Запись все еще шла. – У мадам на лбу написано, что она способна увести мужа от жены.

– Следовательно, наша задача – сделать из нее мамашу. – Ловким движением Том отразил атаку Кенни на коробку с пончиками. – Она станет мамашей, пусть и не в буквальном смысле. Ко дню выборов миссис Ханнигер будет простой добродушной южанкой, как все женщины, которые должны отдать голоса за ее супруга. Они захотят голосовать за него именно потому, что он женат на ней.

– Вижу, ты возомнил себя всемогущим богом. Лично я буду считать, что мы добились успеха, если нам удастся смягчить ненависть к ней.

– Этого мало, – возразил Том, положил коробку с пончиками в мусорное ведро и придавил ее ногой. При виде страдальческой гримасы Кенни он рассмеялся и нажал на кнопку на пульте дистанционного управления. Телеэкран погас. – У нас вполне определенный заказ. А это значит, что мы заставим избирателей полюбить ее, пусть даже ради этого нам придется поджарить себе задницы. Пойми, ключ к победе на выборах – она. Ладно, Кенни, пошли к шефу.

– Иду-иду, – проворчал Кенни, но Том уже выводил его из кабинета. Кенни оставалось лишь бросить последний тоскливый взгляд на раздавленную коробку.

Нигде в июле не бывает так жарко, как в штате Миссисипи, с горечью думала Вероника Ханнигер. Было уже 94 градуса[1]в тени, и температура продолжала подниматься. Если станет еще чуть жарче, будет уже невозможно дышать. Белый полотняный тент прикрывал миссис Ханнигер от прямых солнечных лучей, но не более того.

На ней было короткое платье без рукавов, очень легкое, и тем не менее ей казалось, что на ней надето слишком много. Чулки, казалось, были сделаны из свинца и совершенно не пропускали воздух. Лифчик вызывал зуд. Широко разрекламированное средство против пота длительного действия не оправдало своей репутации: по спине текли струйки пота, она ощущала влагу под мышками. У ее ног стоял небольшой электрический вентилятор, принесенный сюда специально ради нее, но жизни он нисколько не облегчал.

– Господа, помните: отдавая голос за моего мужа, вы голосуете за просвещение, а просвещение – это мост, связывающий штат Миссисипи с двадцать первым веком.

Этими словами Ронни, как обычно, завершила свою речь. Последние три минуты она думала вовсе не о просвещении, а о надоедливой мухе. Отмахиваться от мухи, произнося публичную речь, было бы нелепо; это она твердо усвоила, так как многочисленные советники Льюиса регулярно снабжали ее видеокассетами с записями выступлений других ораторов, и ей приходилось их все просматривать. На мух отвлекаться нельзя. Нужно улыбаться и твердо держаться за края кафедры, чтобы не думать, куда девать руки… С тех пор как она стала женой Льюиса, ей довелось выслушать столько советов, что ее от них давно тошнило.

Закончив говорить, она улыбнулась, на этот раз искренне, и приветственно помахала собравшимся. Но не успела она сойти с кафедры, как гости уже вновь занялись десертом. Они не то чтобы забыли о ней, она для них просто не существовала.

Ей было известно, что ее не любят. Ей никогда не стать одной из них. Она с Севера, за глаза ее называют “ковровой сумкой”. Молодая красотка бог знает из какой семьи, окрутившая человека вдвое старше себя, богача и видного уроженца штата Миссисипи, который врос корнями в местную почву так же глубоко, как и пятисотлетний дуб Дружбы, символ и гордость штата.

Хозяйка приема – ее звали Мэри, фамилию Ронни не расслышала – подошла к ней, тронула за локоть и провела к главному столу, за которым, как водится, восседали крупнейшие спонсоры избирательной кампании. А ее научили быть приветливой со спонсорами.

– Миссис Ханнигер, это Элизабет Чонси…

Ронни с улыбкой протянула руку старой даме, и та немедленно сообщила ей, что знакома с ее свекровью, и обстоятельно поведала, при каких обстоятельствах состоялось знакомство. А Ронни слушала, улыбалась, вставляла в нужных местах реплики.

Знакомство со всеми гостями заняло больше часа. Ронни пожимала руки, шутила с потенциальными спонсорами и состоятельными избирателями. К исходу этого часа у нее болела голова, правая рука ныла, и она чувствовала себя до крайности измученной.

Эта неотъемлемая часть существования жены сенатора была ей, конечно, ненавистна. Снова и снова встречаться с избирателями и очаровывать их. Без передышки. Улыбаться, несмотря на настроение и самочувствие. Сегодня, например, ей было по-настоящему плохо. Она мечтала только о том, как окажется дома, примет душ, выпьет пару таблеток тайленола и ляжет в постель.

Черта с два это будет скоро.

– Все прошло отлично, – сказала ей Tea, пресс-секретарь.

Они уже пробирались в сопровождении служителей ярмарки к выходу, у которого дежурил полицейский штата.

Tea Кембридж недавно исполнилось тридцать лет, то есть она была всего на год старше Ронни. Эта привлекательная, коротко стриженная, худенькая брюнетка обладала отменным вкусом. Она работала с Ронни уже два года и успела с ней подружиться.