Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так чаю попьете или неохота? — переспросила Фирсова. — А то у меня сегодня именины, а дома — никого.
— Почему? — машинально спросил Чистов.
— Будете смеяться, но муж в командировке, — лукаво стрельнула глазами Наталья. — Хотя вы, похоже, не по этой части.
— Похоже, — согласился Владимир Сергеевич. — А что ж ты остальным не сказала?
— Сказала. Даже пирожные принесла. Но именины — все же не день рождения. Так себе, полупраздник. Хотя, раз уж вспомнила, все равно не хочется в одиночестве.
— Не надо в одиночестве, — неожиданно для себя самого согласился Чистов. — Даже если это полупраздник. Давай наливай чай.
Наталья быстро сбегала к кулеру за кипятком, принесла две чашки. Потом пошла за оставшимися вкусностями — Щегол, как выяснилось, не любил овсяного печенья, наверное, оттого, что если и напоминал в профиль некое животное, то уж точно не лошадь.
Тут Владимиру Сергеевичу стало стыдно за свои обидные для Артема мысли. Щеглов, может, слегка и похож на бегемота, но все равно молодец. И благодарный директор, вместо того чтобы, пусть и не вслух, злословить, постарается найти ему хорошего диетолога, благо у жены есть связи и в этой области.
Наталья опять забежала, на этот раз с сахарницей. Поставила на чистовский стол и пошла за забытыми чайными ложечками.
А Владимир Сергеевич вдруг вспомнил про плитку черного шоколада в кармане куртки — купил утром перед работой в палатке и забыл.
Он тоже вышел из-за стола и направился вслед за Натальей.
Встретились они в дверях полутемного коридора.
Она даже затормозить не успела, въехала на бегу прямо в начальника.
Он машинально ее подхватил, обняв по-прежнему крепкими руками.
Наталья подняла голову — она была заметно ниже ростом. Глаза у нее были красивые и голубые: спроси Чистова о цвете ее глаз на три минуты раньше — не ответил бы.
«А, будь что будет!» — вдруг принял несвойственное для себя решение Чистов и теперь уже обнял Наталью не случайно.
Тело ее — даже под кофтой и белой блузкой — было мягким и теплым.
А еще — манящим.
Как и ее глаза, которые Наталья не хотела или не могла отвести.
Чистов нежно провел рукой по ее груди, мягко и аккуратно расстегнул пуговки.
Вот теперь его руки касались ее тела не через одежду и чем дальше и дольше касались, тем неотвратимее развивались события.
И тем приятнее они были.
— Ой, подождите секундочку, — вдруг легко выскользнула Наталья. — Дверь же открыта! Вдруг уборщица придет? — Она повернулась к Чистову спиной и, взмахнув, как крыльями, полами расстегнутой блузки, исчезла в полутьме длинного коридора.
Уже через несколько секунд раздался характерный щелчок дверного замка — она вернулась.
Сама сняла то, что им еще мешало.
А когда уже ничего не мешало, стало очень хорошо.
— Да, отметили именины, — улыбнулась Наталья, когда они наконец пришли в себя. — Необычно, прямо скажем.
— Да уж, — улыбнулся Чистов. — Ты, кстати, не сердись, если что не так. Я как-то не в курсе новаций. Наверное, отстал от жизни.
— А я думаю, и нет никаких новаций, Владимир Сергеевич. Людям либо приятно, либо нет. Мне было приятно. Очень.
— Мне тоже, — не кривя душой, сказал Чистов.
«А ведь действительно странно, — подумал он. — Нарушено пожизненное табу — а мир не перевернулся. Или еще перевернется? А может, просто табу устарело?» — вдруг пришла горькая мысль. Как в старой притче о кобре, которая всю жизнь стерегла сундук. А тот оказался пустым.
Хотя кобре-то какое дело? Вот ему — другой случай. Неплохо бы знать наконец, что же он такое стерег всю жизнь.
Да и в отношениях с Натальей тоже следует разбираться сразу.
Впрочем, тут она его опередила.
— Вы расстроены? — спросила Фирсова. — Извините, если нарушила душевный покой.
— Все нормально, — отозвался Чистов. — Спасибо тебе.
— За что?
— За тепло. За то, что не просидел вечер перед телевизором. За возможность подумать надо всем этим. Ты-то переживать не будешь? — забеспокоился он. Кроме его проблем, наверняка есть и ее.
— Буду, конечно, — честно ответила она. — Не из-за мужа. С ним как раз все понятно. Жалко, что я в вас не влюблена.
— Почему? — не понял он.
— Тогда бы я за вас боролась. Но все равно спасибо.
— А спасибо тогда за что?
— За передышку, наверное. Знаете, как зимой бывает: носишься по городу, замерзнешь как собака, зайдешь в чужой подъезд погреться. Потом дальше бежишь.
— Вот с подъездом меня раньше никогда не сравнивали, — тихо засмеялся Чистов.
— Не обижайтесь, Владимир Сергеевич, — попросила она.
— А я и не обижаюсь. — Он снова обнял Наталью, она приникла к нему, но теперь никакого влечения не было. Просто снова грелись у чужого тепла.
Как очень быстро выяснилось, события дня на этом не закончились.
Фирсова уже убежала, наотрез отказавшись от Владимира Сергеевича в качестве провожатого. Он сидел за столом, приводя в порядок чувства и допивая чай — свой и Натальин.
Телефон вдруг зазвонил как-то особенно требовательно и жестко.
Черт, телефон — в зависимости от вызывающего — может изменить мелодию звонка. Но уж точно не может звонить особо требовательно и жестко.
Однако Чистов был готов поклясться, что на том конце провода — его жена, Екатерина Степановна Воскобойникова, которую с малых лет большинство знакомых знали как Джет Кэт. Или — в вольном переводе с английского — Реактивная Катя. В вольном вообще многое допускается — можно на слух перевести и как Бешеная Кошка.
Произносили все по-разному: кто — с любовью и уважением, кто — с опаской, а то и с ненавистью, — но глобальный смысл от этого не менялся.
— Володя, здравствуй, — сказала она. — Как ты там?
— Нормально, — ответил Чистов. — А ты?
— В порядке. Слушай, есть дело.
— Слушаю.
— Сейчас тебе позвонит Иван Басаргин. Помнишь такого?
Еще бы не помнить!
Захочешь — не забудешь.
Вовчик Чистов, сын известного профессора-экономиста, всю сознательную жизнь сох по своей одногодке Катьке Воскобойниковой, дочке серьезного карьерного дипломата. Семьи дружили, благо дачи находились по соседству, а квартиры — неподалеку.
Володя был влюблен в Реактивную Катю столько, сколько себя помнил. Влюблен безответно, поскольку особыми талантами никогда не обладал, а склонен был к музицированию — непрофессиональному — да к живописи, тоже не особо оригинальной. Ну и ежиков с котятами болезных постоянно на дачу да домой притаскивал, к огорчению домработницы.