с Бет дружим с детского сада, и за это время за ней повсюду ходили разные люди из службы безопасности. Помню, в детстве я считала ее принцессой, потому что о своих телохранителях она говорила только: «Мой дедушка — важная шишка в России». Я полагала, что это означает «царь».

Я видела его, когда мне было десять лет, и он определенно не был похож на царя. Скорее, такой же, как любой обычный дедушка. Моя нынешняя теория заключается в том, что он ученый-атомщик и знает все военные секреты России.

Ее семья поставила ей ультиматум, когда она начала танцевать. Они не собирались продолжать оплачивать ее охрану или роскошную квартиру, если она будет продолжать ввязываться в сомнительные ситуации.

Очевидно, она выбрала танцы. И маленькую, дерьмовую квартиру со мной.

Тревожный холодок пробегает по моим рукам. Она называет это излишками профессии, но что, если Даг сейчас здесь, притаился, как жуткая тень, за одной из многочисленных машин, заполняющих стоянку?

Забавно, но можно подумать, что парковка стрип-клуба будет заполнена спорт-карами без глушителей, которые ревут, когда заезжают на свое место. Или старыми кадиллаками на огромных шинах с крутящимися дисками и грохочущими басами.

Вместо этого здесь полно внедорожников среднего класса и простых седанов. Эмблемы местного гольф-клуба и наклейки «мой ученик в списке отличников». Птичье дерьмо, разбрызганное по лобовому стеклу, и общая атмосфера — вот бы моя жена была такой же, как эти танцовщицы.

Какой позор. Я почти слышу, как жены на другом конце телефона спрашивают, купил ли муж молоко, и его никудышную ложь о том, что он застрял на светофоре с одним из этих детей, слушающих дерьмовый рэп.

— Я припарковалась там, — я киваю через плечо, и Бет следует за мной в переулок, который проходит между клубом и соседним кинотеатром. Почти в одиннадцать вечера в среду на их стоянке были свободные места. — Только что бросила сюда ключи, как они оказались на дне? — я делаю паузу, чтобы порыться в сумке в поисках ключей от машины, пока Бет продолжает идти по почти пустой стоянке. — Вот так и убивают людей, — смеясь, бормочу я про себя, вспоминая урок самообороны в средней школе по физкультуре, где инструктор говорил нам всегда держать ключи наготове, когда подходишь к машине.

Звук приближающегося автомобиля, грохот глушителя, перекрывает крик Бет. Я поднимаю глаза на неразличимый звук, и она снова кричит с расширенными, паническими глазами:

— Беги!

Я успеваю сделать всего несколько шагов, когда резкий, жгучий укол, как лесной пожар, распространяется от спины до конечностей, обездвиживая меня. Я падаю на мокрый тротуар, моя голова словно раскалывается как дыня. Последнее, что я вижу, прежде чем гудящая чернота забирает меня, это Бет, бегущая в обратную сторону с криком, который я не могу отделить от звона в голове. Она ударяется о мою машину, дальше бежать некуда, так как черная фигура заключает ее в клетку. Ее ярко-розовый комбинезон — как вспышка света среди темноты.

Офицер Куинси молча протягивает мне скомканную салфетку, и я нехотя беру ее, чтобы вытереть глаза. Можно подумать, что к этому моменту у меня уже не останется слез, но, видимо, это не так. У меня есть причины для слез, правда. Я только что стала свидетелем того, как мою лучшую подругу убил серийный убийца. Чувство вины выжившего даже не может объяснить эту всепоглощающую, сокрушительную боль, ломающую кости и душу. И все же я ненавижу плакать в присутствии этих людей.

Их покровительственный тон, когда они предлагают сделать перерыв, — еще не лучше. Я хочу, чтобы это закончилось. Хочу выбраться из этого бетонного ада, а если я плачу, то не разговариваю. Если молчу, я не отвечаю на их вопросы. А если не отвечу на их вопросы, значит, не пойду домой.

Домой.

В квартиру, которую я делила с Бет.

Блять.

— Нет, я в порядке. Давайте продолжим, чтобы я могла убраться отсюда к черту, — я сглатываю поднимающийся комок в горле и стряхиваю оставшиеся слезы.

— Хорошо. В какой момент вы пришли в себя?

Дрожь пробегает у меня по позвоночнику, когда я вспоминаю то ужасное зрелище. — Он склонился над ней и… ударил ножом… несколько раз.

— Кто это был, мисс Харгрейв? Это был Даг? — детектив наклоняется вперед, его ладони лежат на металлическом столе. Глаза светятся решительным огнем. На краткий миг у меня мелькнула мимолетная и крайне неуместная мысль, что он шокирующе привлекателен. Квадратная, красивая челюсть, как у Супермена или звездного квотербека маленького городка. Откуда, черт возьми, это взялось? Я официально в бреду.

Мне требуется секунда, чтобы вспомнить его вопрос.

— Нет… я не знаю… может быть. Я не знаю, как выглядит Даг, — он напрягается при моем ответе, его пальцы снова побелели на столе, челюсть сжимается.

— Но, если бы вы знали, как выглядит Даг, смогли бы опознать? Видели лицо нападавшего? — в его словах чувствуется легкая поспешность, он выдвигает стул напротив меня и садится. Куинси тоже подходит ближе, хотя ему хуже удается скрыть явное предвкушение на своем лице.

— Нет. Я уже сказала. Я не видела его лица. Ничего не видела. И все, что я знаю о Даге, это то, что он какой — то старый фрик, что не очень-то сужает круг подозреваемых, — последнее слово звучит хрипло, когда я понимаю, насколько бесполезна. Мою лучшую подругу убили — зарезали — прямо у меня на глазах, а я не могу ничего сказать полиции. Лицо Куинси опускается до неприятной гримасы, когда мой голос срывается. Можно подумать, что полиция привыкла иметь дело с плачущими людьми. Ему нужно поработать над своим покерфейсом.

Детектив со вздохом проводит рукой по рту и подбородку, откидываясь в кресле. Его напряженные голубые глаза смягчились, когда он снова заговорил.

— Вы что-то видели. Вот почему мы сводим вас с ума, спрашивая снова и снова, — он выдавливает из себя смех, но это сухо и слабо. — Ваша память наиболее ясна сразу после инцидента. И хотите верьте, хотите нет, но вы уже многое нам сказали.

Он протягивает руку вперед, чтобы положить ее на мою, и мне не нравится, насколько успокаивает этот жест.

— Если мы найдем этого сукина сына, то благодаря вам. Мы добьемся справедливости для вашей подруги благодаря вам, — я потираю грудь другой рукой, словно его слова, уверенность в том, что я помогаю, — это мазь для моего раскалывающегося сердца.

Я могу.

Я сделаю это.

Ради Бет.

— Сделаете глубокий вдох вместе со мной? — его красивые глаза встречаются с моими, и я потрясена их искренностью.