– Впервые Дэвид начал проявлять, как мы полагали, признаки трудного подростка, примерно в шестнадцать лет, – сказала она. – Дэвид был нашим первым ребенком, и мы тогда мало что знали о подростках. Наш сын грубил своей сестре, вечно ворчал, вечно был не в духе. Он покуривал марихуану, и мы об этом знали, только не знали точно, как много он курит. Мы полагали, что, разрешив курить в кладовке рядом с его спальней, убережем сына от того, чтобы садиться за руль в таком состоянии. Потом Дэвид начал рассылать документы в колледжи, готовиться к поступлению, и у него…

– …у него начались панические атаки, – подхватил Джеймс. – Страшные приступы, он становился мертвенно-бледным, его рвало и трясло.

– Дэвид обрадовался, когда его приняли в колледж Амхерст, обрадовался, что ему больше не нужно проходить через все это, – продолжила Салли. – Хотя, когда пришло время отправляться на учебу, он ужасно расстроился и сказал, что не хочет ехать, нельзя ли ему остаться дома. Мы ответили: «Конечно, оставайся, если хочешь. И знай, что ты всегда можешь вернуться домой». Но он уехал. И эта тревожность никуда не ушла. Он начинал семестр и бросал. Дважды. Он просто не справлялся. Потом он записался к психиатру – потому что уже перерос педиатра, которого мы все любили, – и тот назначил ему лекарства. Кажется, сначала это был нардил[2].

Мы часами обсуждали, что мог переживать Дэвид. В какой-то момент Салли прошептала слово «огонь».

– Кейт Гомперт? – спросил я, намекая на один из персонажей Дэвида.

Дэвид писал про Кейт Гомперт, страдавшую от «униполярной депрессии», которая в «Бесконечной шутке» называется просто «Оно»: «Не стоит заблуждаться насчет тех людей, которые выпрыгивают из горящего окна. Их ужас от падения с большой высоты так же велик, как ужас, который испытывали бы вы или я, стоя у того же самого окна и рассматривая открывающийся вид; то есть ужас падения остается постоянным. Разница заключается в том, что есть иной ужас, пламя огня: когда пламя подбирается близко, падение и смерть становятся просто меньшим ужасом из этих двух. Это не желание упасть, это ужас перед пламенем».

– Да, как будто вы выпрыгиваете из горящего здания, – заметила Салли, вспоминая этот отрывок. – Именно так я представляю самоубийство Дэвида.

– Прекращение боли, неважно как, – сказала она, немного помолчав. – Дэвид собирался освободиться от боли. Ему нужно было это сделать. Не то чтобы он хотел этого – просто ему нужно было это сделать.

Салли заплакала.

– Простите, – прошептала она, закрывая лицо руками.

В моих беседах с Уоллесами, всегда откровенных, но порой трудных, мы постоянно возвращались к этой мысли: до конца Дэвида довело нечто, что он не мог контролировать. Его отец, профессор нравственной философии, изучал этот предмет через призму своей науки: существуют страсти, которые взрастают внутри нас и перед которыми мы не способны устоять. Мы обсуждали Сократа и его идею о том, что никто добровольно не делает то, что считает нерациональным.

– Сократ мог бы сказать, что если человек продолжает принимать, например, наркотики, то он не знает, что творит. И этот человек на самом деле не думает о том, чтобы завязать, – сказал Джеймс. – Или, если человек ведает, что творит, но продолжает в том же духе, он все равно делает это не по своей воле – должно быть нечто, заставляющее человека это делать.

Я спросил Джеймса: но как тогда мы допускаем – казалось бы, сознательно – крайние степени эмоций или поведения?

– Примерно к этому, похоже, пришел Платон, – ответил профессор. – Он установил, что существуют определенного рода желания, которые иногда невозможно логически объяснить. Вы сидите на плоту, смотрите на океанские волны и ужасно страдаете от жажды; вы хотите напиться из этих волн. Вы отлично знаете, что это не приведет ни к чему хорошему, а только ухудшит дело. Однако только из-за этого объяснения желание не уходит. Вам все равно хочется пить.

– И это страстное желание – напиться соленой водой – нельзя укротить разумом?

– Платон полагал – можно, силой воли. Вы можете тренироваться, но недостаточно просто сказать: «Я сделаю это прямо сейчас». Вы должны работать над этим, пока не станете достаточно сильным, чтобы управлять иррациональными мыслями. Но я уверен, и Платон согласился бы со мной, что существуют люди, у которых просто нет тормозов, то есть вообще нет – их действия определяются страстями.

– Именно так депрессия овладевает человеком, – предположил я. – И именно так могут овладеть человеком мысли о самоубийстве.

За месяц до того, как покончить с собой, Дэвид, казалось, почувствовал себя лучше. Но этому предшествовал довольно длительный период кризиса: он пытался прекратить принимать нардил, антидепрессант, который употреблял почти двадцать лет.

– Это была, я думаю, фатальная, трагическая ошибка – попытка найти другой препарат, – предположила Салли.

Но Дэвид страстно желал жить без нардила. Этот довольно старый антидепрессант успешно стабилизирует настроение, но вызывает ряд неприятных побочных эффектов. Когда Дэвид прекратил его принимать, он не нашел ни одного лекарства, которое было бы столь же эффективным. Он возобновил прием нардила, надеясь, что препарат вернет ему стабильное состояние, но тщетно.

– Последняя надежда не оправдалась, – вздохнула Салли.

Дэвид запаниковал. Ему казалось, что не осталось ничего, что могло бы улучшить его состояние. Он поверил, что выхода нет.

Родители гостили у Дэвида почти две недели в августе 2008 года – они согласились побыть с ним, пока его жена Карен находилась в отъезде, – и, конечно, заметили изменения в поведении сына. Когда они только приехали, Дэвид выглядел осунувшимся и измученным, как человек, который страдал от тяжелой болезни долгое время. Но ближе к отъезду он, казалось, встряхнулся. За пару дней до того, как отправиться домой, родители вместе с Дэвидом поехали в аэропорт встречать его жену.

– Карен вприпрыжку бежала по эскалатору вниз, а он – ей навстречу; он заключил ее в объятия, и было так здорово, – рассказывала Салли. – По дороге домой, – продолжала она, – мы сели на заднее сиденье. Хотя машина была с механической коробкой передач, Дэвид почти все время держал руку на колене Карен. И я подумала: «О, благодарю, благодарю тебя, Боже. Похоже, все налаживается».

– Он всех ввел в заблуждение, – сказал Джеймс. – Он обманул своего психиатра. Он обманул свою жену.

Я усомнился, что Дэвид сознательно обманывал кого-либо. Возможно, он принял решение – оно одновременно было и ответом, и концом всего.