как они будут восприняты под этими сводами. Потому намеренно опустил несколько моментов. Например, историю народа в пересказе Налады; подробную историю бегства и мытарств жриц. А также, как мог, постарался преуменьшить долю участия Юты во всём этом деле.

Он делал то же, что и она, когда пересказывала свою версию происходящего Кирли Коул, — лепил историю по своему усмотрению. Но несмотря на то, что Корт, как мог, смягчил свой рассказ, он всё равно должен был стать ударом для народа. Ведь он подвергал сомнениям саму его историю и уклад жизни.

Закончив говорить, Корт ощутил, как на него разом навалилась усталость последних недель. То, что неустанно заставляло его двигаться вперёд всё это время — была необходимость донести открывшиеся ему знания до людей. Не дать им пропасть вместе с собой, от рук ли убийц в Лиатрасе или от жара солнц в пустыне. Он должен был исполнить свой долг — и хоть он не мог сделать многого, но мог хотя бы рассказать народу правду и предупредить.

И теперь, исполнив то, что был должен, Корт почувствовал себя слабым и уставшим, очень уставшим. Он мигом сдулся, как будто из надувной куклы вынули затычку и выпустили воздух.

К счастью, атлурги оказались слишком растеряны и шокированы тем, что он рассказал, чтобы спорить или засыпать его вопросами. Корт сомневался, что у него хватит сил ответить на них.

Но в зале остался один человек, на которого слова Корта не произвели впечатления.

— Мне кажется преждевременным принимать за истину твой рассказ. А тем более бить из-за него тревогу, — раздался сзади голос Гвирна. В притихшем зале он прозвучал чисто и отчётливо.

Атлург сделал шаг вперёд, поравнявшись с Кортом. Он был практически одного с ним роста, но более тонким и изящным. И если бы не рост и телосложение Корта, то в своём потрёпанном сером балахоне, с коричневой, неравномерно загоревшей кожей он смотрелся бы рядом с Гвирном простолюдином возле царственной особы.

Да, Гвирн более всего походил на потомка царских кровей. И говорил соответствующе.

— Не стоит волноваться о том, чего мы не знаем наверняка. У народа полно своих проблем, чтобы ещё ломать голову над тем, что творится в Городе-за-Стеной.

— Но эти проблемы касаются нас всех, не только детей Колоссов, — начал Корт.

Гвирн оборвал его громким смешком.

— Прости, но это несерьёзно, — неприятно улыбаясь, заговорил он. — Ты же не считаешь, что мы воспримем твои слова на веру просто потому, что ты рассказал нам красивую, хоть и малоправдоподобную историю. Пророчеств разных богов пруд пруди. У каждого, даже самого незначительного божества, наберётся по дюжине свитков с пророчествами, обо всём не свете. Не понимаю, с чего бы тебе вздумалось обращать внимание именно на это, к тому же принадлежащее давно ушедшей в небытие богине.

Что же касается всей этой истории с приближающимися гигантскими камнями, то я не вижу оснований верить ни в одно слово в ней. По сути, твой душераздирающий рассказ основан на словах полоумной старухи и ещё каких-то людей из Города-за-Стеной. Скажи, с чего вообще атлургам верить каким-то их сомнительным устройствам и ещё не пойми чему, когда с нами боги?

Эта последняя фраза была обращена напрямую к атлургам и била по наиболее уязвимому их месту — вере. Чтобы перетянуть народ на свою сторону Гвирн не скупился в методах, используя самые грязные, но и наиболее действенные из них.

Когда он хотел унизить Корта, то всегда говорил о нём, как о постороннем. В своей речи Гвирн разделял атлургов на «Корта» и «нас», таким образом давая понять, что Корт — чужак среди народа. Как будто Корт до сих пор был здесь не более чем изгоем.

Гвирн делал так постоянно, зная, что это выводит Корта из себя. Не говоря о том, что в нынешнем своём выпаде он попросту издевался над Кортом, выставляя его дураком.

Кулаки Корта сжимались всё сильнее, но он не должен показывать своих истинных эмоций, иначе мигом проиграет.

«Хочешь апеллировать к богам, — думал Корт, — ладно, будут тебе боги».

— Хорошо, не верите приборам и знаниям детей Колоссов — я это понимаю. Но поверьте хотя бы собственным богам! Та пожилая женщина не была полоумной, — она была жрицей богини Тьмы. И Юта тоже является потомственной жрицей, притом последней! У нас есть доказательство — её кулон!

Корт указывал на Юту, замершую под взорами атлургов. В её глазах было удивление, но как всегда — ни капли страха.

«Прости меня, — мысленно говорил ей Корт. — Я не хотел вмешивать тебя ни в этот спор, ни в наши с Гвирном дела. Но, похоже, у меня нет другого выбора».

Юта вдруг тряхнула головой и шагнула вперёд, как будто услышала его.

Сперва медленно, а потом всё увереннее она подошла и встала рядом с Кортом. Юта обвела глазами лица атлургов, а затем посмотрела на Корта. Это был странный взгляд — она не пыталась спросить у него, что делать, не ждала поддержки или одобрения. Но в то же время Юта будто искала что-то в его лице. Корт не знал, что она там увидела, потому что всего через секунду девушка отвернулась.

— Это правда! Я — последняя жрица богини Амальрис. И вот подтверждение моим словам — этот кулон.

Юта вытащила из-за ворота кофты знак богини и подняла над головой.

— Этот символ — точная копия тех, что нарисованы в свитках Амальрис. Любой желающий может найти их и убедиться в том, что слова Корта — правда!

— Так что ты предлагаешь делать? — это был Дар.

Молодой атлург стоял слева от Уги, сосредоточенно наблюдая за Кортом. Он будто повзрослел за то время, что Корт отсутствовал. На его лице были видны следы ещё детского любопытства, но появилась и взрослая серьёзность. Дар больше не собирался очертя голову бросаться навстречу судьбе. Теперь он был готов услышать то, что скажет Корт.

— Я согласен с Советом в том, что сперва нам надо уладить дела Утегата. Продовольственный и водный кризис — наша первоочередная задача. Хоть я и не могу согласиться с методами, которые нам предлагают. Но как только мы найдём решение этих проблем, стоит подумать о том, куда народу двигаться дальше. Потому что «конец света», о котором говорится в пророчестве — будет ли он таким, как описан, или нет — коснётся нас всех.

— Согласен с Кортом в том, что проблемы Утегата — на первом месте, — вдруг сказал Гвирн. Он уже понял, что народ намерен слушать Корта, и ему не осталось