Отвернувшись, Пипа рывком открыла шкаф и сердито приняласьрыться в вещах. Заламывая руки, Пуппер раздражающе маячил у нее за спиной.После продолжительных и безрезультатных поисков Пипа догадалась встать на стули заглянула на верхнюю полку, где тетя Нинель хранила всевозможные семейныереликвии: крошечные ботинки, в которых Пипа когда-то сделала первый шаг, еепервую панамку и жвачку «Сладкий цемент» с навеки застрявшим в ней первыммолочным зубом Пипы. И вот тут… тут Пипе́ улыбнулось счастье. Онаоглянулась на Пуппера, быстро скользнула взглядом по его лицу и, пожимаяплечами, сказала:

– Тебе не повезло. Слюнявчики закончились. Зато естьползунки… Сойдет?

– Yes! – взволнованно ответил Пуппер.

– Чудненько. Тогда лови! – скомандовалаДурнева-младшая, бросая Гурию ползунки, украшенные божьими коровками.

Гурий подпрыгнул и с ловкостью профессиональногодраконболиста перехватил ползунки в воздухе. Его лицо моментально сталогероическим, плечи расширились, даже подбородок укрупнился, отвердел и приобрелмужественную ямку.

– Ну, Джон Вайлялькин, не один ты можешь использоватьмагию вуду! Знай же, я верну себе Таню: хочешь ты того или нет! –воскликнул он, потрясая ползунками.

Скомканно и невнимательно попрощавшись с Пипой, Гурий ужеотправился за метлой, но тут… тут такса Полтора Километра внезапно визгливозалаяла на окно. Она поджала хвост и, стуча когтями по паркету, целеустремленнопобежала прятаться под диван. Пипа с тревогой проводила ее взглядом. Она знала,что старая калоша никогда не паникует почем зря.

Дверь на лоджию распахнулась, впустив морозный воздух. Вкомнату, спрыгнув с ковриков, ворвались два магнетизера. Один был приземистый ирыхлый, с сальными волосами. У другого, молодого и вертлявого, по всемпризнакам большого ловеласа, к щеке была зачем-то приклеена бумажка. У них заспиной, перебирая на животе четки, завис на метле магвокат. Его большоегорбоносое лицо, казалось, выражало крайнее благородство, однако в глазках явнопроглядывало нечто ханжеское и лукавое.

– Уф, свава Двевниву! Вот ты где, Гувий! Как теве нестыдно? Ну и заставив же ты нас пововноваться! – добродушно сказалмагвокат, грозя Пупперу тонким пальцем.

– Проклятье, они меня выследили! Это Хадсон, нашсемейный магвокат! – шепнул Гурий оцепеневшей Пипе и быстро спрятал руки сползунками за спину. – Я не звал вас, Хадсон! Летите откудаприлетели! – громко сказал он.

– Ах, Гувий, когда же ты певестанешь быть вебенком?..Нас послали твои тети: тетя Настувция и двугая тетя, чья добвота не знаетгваниц. Они так ствадают… Тетя Настувция даже певестава спать после завтвака.Она купива ядовитых чевнил и пишет ваботу «Чевная неблагодавность и ее воль ввоспитании личности».

– Нет!

– Да, Гувий, да… Боюсь, тебе пвидется пвойти с нами!Будь мувчиной и имей мувество взвянуть в гваза тетям!.. Вучше, если мыобойдемся без насилия, – мягко, но настойчиво произнес магвокат.

Он скользнул оценивающим взглядом по Пипе и сразу потерял кней интерес. Лопухоиды мало его интересовали.

– Ни за что! В этом мире вы не имеете права применятьбоевую магию! – пятясь, заупрямился Пуппер.

– ГУВИЙ! Не заставвяй меня севдиться! Повевь, мыобовдемся и без боевой магии! – повысил голос магвокат, подавая знакмагнетизерам.

Пуппер рванулся было к метле, но магнетизеры оказалисьпроворнее. Сомкнувшись вокруг Гурия, они вежливо, но очень крепко подхватилиего под руки.

– Смотри нам в глаза, маленький сладенький Пупперчик!Расслабься, тебе ничего не интересно! Мальчик хочет домой к тете Настурции и кдругой тете, чья гуманность велика, как океан, а великодушие громаднее слона… –поигрывая стеклянными шарами, заныли магнетизеры.

Магвокат снисходительно погладил Гурия по щеке.

– Двуг мой! Повевь, так будет вучше для тебя! Небольшаяковвекция памяти, и ты снова наш – мивый, пведсказуемый Пуппевчик, квоткий, какдохвый бавашек! – сладко сказал магвокат.

– НЕЕЕЕЕ-ЕТ!

Пуппер из последних сил лягнул в голень одного магнетизера,оттолкнул другого и, ослабевая от гипноза, рухнул на ковер.

– Не отдавай меня, Пипа́! Я не хочу забывать Таню,не хочу забывать тебя, не хочу к противным теткам! – взмолился он,простирая руки к Пипе.

Дурнева-младшая, не совсем еще опомнившаяся после внезапногопоявления у нее в комнате трех взрослых мужчин, собралась с духом и шагнулавперед.

– Не вмешивайся, двянь, или повалеешь! Я запвосто смогупвевватить тебя в мовскую свинку! – прошипел магвокат. Зрачки в его добрыхпрежде глазках исчезли. Теперь там полыхало адское пламя.

Пенелопа отпрянула.

– Пипа́, ради меня! Я знаю, я тебе дорог! –вновь взмолился Гурий.

Он титаническим усилием попытался встать, но смог лишь состоном приподняться на руках. Глаза Пуппера слипались – гипнотическая магия ужесделала свое дело. Торжествующие магнетизеры наклонились, собираясь поднятьГурия и погрузить его на ковер-самолет. Молодой магнетизер с бумажкой ужезаботливо смахивал с ковра снег, чтобы Пуппер, не дай Древнир, не простудилсябы и не огорчил этим своих теть.

Дочка дяди Германа решилась. Вся ее любовь, все поцелуи,которыми она несколько лет покрывала рамку с фотографией, – все алкалотеперь возмездия.

– Держись, Гэ Пэ! Я иду! – крикнула она, врешительнейшую из минут прибегая к этому любимому и более привычному для нееимени.

В блестящем прыжке лосося, аналоги которому можно былоотыскать разве что в Старшей Эдде, Пипа вцепилась в руку Гурия и дернула его насебя. Точно так ее мама Нинель однажды отвоевала дядю Германа у его секретарши,которая имела фигуру богини и глаза персидской кошки. У тети Нинели не было нифигуры, ни соответствующих глаз, но дядя Герман – потрепанный, но живой,остался в полной ее власти. Секретарша же – гм… впрочем, сдержусь. Это как разтот случай, когда о людях говорят или хорошо, или ничего.

От неожиданности магнетизеры отпустили было Гурия, но почтисразу, опомнившись, ухватили его за ноги и потянули к себе.

– Это что еще за фокусы? Конкувенты? Пвочь отсюда,девчонка! – брезгливо сказал Хадсон и с нехорошей улыбкой поднял руку,явно припоминая заклинание.

Пипа ощутила, как влажная ладонь Пуппера выскальзывает у нееиз руки. У нее не хватало сил удерживать ее. Все-таки два взрослых магнетизераи магвокат были сильнее четырнадцатилетней девчонки.

– Гэ Пэ, нет, Гэ Пэ! Ты мой! А вы пошли прочь, пока явас не укокошила! – со слезами крикнула Пипа.