Но, к счастью, в это самое время в меня влюбилась дочка главного колдуна племени — Аната. Да и как ей было не влюбиться, если я мужчина хоть куда!

Правда, сама Аната особой красотой не блистала. Скорее, наоборот. Нос у нее был расплющен, губы вывернуты, а голова обрита. Но в данной ситуации выбирать не приходилось. Или садись за свадебный стол, или тебя самого на стол подадут.

Боцман Кошкин, быстренько прикинув, что к чему, начал увиваться за дочкой вождя. То зеркальце ей подарит, то пуговку блестящую… В общем, тоже решил жениться.

Обе наши свадьбы вождь и колдун устроили по высшему разряду. Еды было хоть завались: вяленые бегемоты, жареные обезьяны, сушеные жирафы… Ананасовая водка лилась рекой. Кошкин бил в барабан. Я прыгал вокруг костра… Словом, весело все прошло.

Но когда мы с Анатой остались вдвоем, она мне и говорит со вздохом:

— Ах, милый капитан, не радуйся раньше времени. Съесть тебя, конечно, теперь не съедят, а вот похоронить могут.

— Как это — похоронить? — не понял я.

— А так. В нашем племени существует древний обычай: если умирает замужняя женщина, ее мужа хоронят вместе с ней. Заживо.

— Какие же вы тут все дикари! — с негодованием воскликнул я. А после добавил, чуть поспокойнее: — Хорошо, что ты такая молодая и здоровая.

— Ах, милый капитан, — вновь вздыхает Аната. — Ничего хорошего в этом нет.

Я, понятное дело, насторожился.

— Что ты имеешь в виду?

— А то и имею, — зарыдала она. — Раз в десять лет племя мбулу приносит в жертву богу Индути самую молодую и здоровую девушку. Дают ей и ее мужу выпить яд кураре.

Я опять крепко призадумался. Да-а уж. Удовольствие маленькое — яд кураре пить. Вскоре утро наступило. А с ним — и неожиданный поворот событий. Оказывается ночью, перепив на свадьбе ананасовой водки скоропостижно скончался вождь племени Пуако. А по закону племени, если вождь внезапно умирает, новым вождем автоматически становится муж его старшей дочери. То есть — боцман Кошкин! Я — ноги в руки и бегом в хижину боцмана. Гляжу, а Кошкин уже тельняшку с матросскими брюками сбросил и нацепил вместе них юбку из пальмовых листьев. Но мне не до этого, я сразу к делу: так, мол, и так, браток, выручай, отмени варварский обычай, по которому раз в десять лет богу Индути надо жертву приносить.

— Не могу, капитан, — разводит руками Кошкин. — Это ж закон предков. А вождь не имеет права законы нарушать… — И, помолчав, этак ядовито добавляет: — К тому же помните, капитан, — в прошлом году вы не назначили меня старшим боцманом…

— Да ты что, Кошкин?! — обомлел я. — Не о том же сейчас речь!

— Нет, о том, капитан. Я на вас в душе давно злобу таю. И вот наконец-то пришел срок расквитаться.

— Эх, Кошкин, Кошкин, — с укором сказал я, — не доведет тебя до добра твой злобный характер.

— А это не ваша забота, капитан, — ухмыляется боцман. — Пока что я стал вождем. А вам завтра придется выпить яд кураре.

Ничего я ему не ответил, повернулся и вышел из хижины. Смотрю — а моя Аната уже к столбу Смерти привязана. Подошел я к ней, а та мне и шепчет:

— Милый капитан, хочу открыть тебе одну тайну,

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался я, — что еще за тайна?

— Есть такой желтенький цветочек, „та-рига“ называется. Он растет в дупле красного дерева. Ты сорви его, брось в воду и как следует помешай. А когда нам завтра яд кураре давать будут, скажи, что у нас свой яд имеется.

— Ну и какая разница? — пожал я плечами. — Что в лоб, что по лбу. Один черт.

— Нет, не один, — возражает Аната. — От тариги мы уснем, а не умрем.

Честно сказать, не поверил я ей. Но утопающий, как известно, хватается за соломинку. Поэтому нашел я красное дерево, залез в дупло и нарвал там этой самой тариги целую корзину.

На следующий день у столба Смерти собралось все племя во главе с новым вождем — боцманом Кошкиным.

— Подать, — приказывает он, — яд кураре.

— Одну минуточку, — говорю я, обращаясь к племени. — Уважаемые дикари! Позвольте нам с Анатой выпить яд собственного изготовления. Потому как действует он мгновенно, а от яда кураре надо еще мучиться. Можно?..

— Можно! Можно! — завопило все племя. Один только Кошкин скривился.

— Хотелось бы, капитан, чтоб ты помучился, но, раз коллектив настаивает, ладно уж: пейте свой собственный яд!

Отвязал я Анату от столба Смерти и протянул ей половинку кокосового ореха с напит ком из тариги. Девушка, не колеблясь ни секунды, выпила. И тут же упала замертво, Признаться, я решил, что она и в самом деле умерла.

— Теперь твоя очередь, капитан, — торопит меня боцман.

Делать нечего. Выкурил я напоследок трубочку да и осушил вторую половинку кокосового ореха…»

На этом рукопись обрывалась. М-да, — разочарованно подумала — бандиты явно искали другие записи". Впрочем, пока рано делать окончательные выводы.

Ясно одно — дедушка исчез. Спустившись с чердака, я вышла на улицу. Все вдруг стало казаться мне подозрительным. На всякий случай я поменяла три автобуса и четыре трамвая, отрываясь от возможного "хвоста".

Уплетая в кафе бифштекс с жареной картошкой, я не переставала думать о своих дальнейших планах… Первым делом я решила обратиться в милицию. Ведь хуже от этого не будто, верно?..

Перекусив, я отправилась на поиски милиции. И очень быстро ее нашла.

— Ты к кому, девочка? — спросил у меня усатый сержант.

— К самому главному,

— Тогда тебе прямо по коридору.

Я пошла прямо и уткнулась в дверь с табличкой:

СТАРШИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ

Емелин Н.А.

Постучав, я вошла в кабинет. Следователь покуривал сигаретку, пуская дым в потолок.

— У меня пропал дедушка, — с ходу заявила я.

— Особые приметы у него имеются? — тоже с ходу спросил Емелин.

— Да. Он носит морскую фуражку.

— И тельняшку?

Я сразу обрадовалась:

— Вы его знаете?!

— Кто ж не знает капитана Кэпа, — усмехнулся следователь. — Так ты говоришь, он пропал?

Радость мою как ветром сдуло.

— Угу, — буркнула я.

Тут вошел усатый сержант.

— Получена сводка ночных происшествий! — доложил он.

— Ну-ка, ну-ка, чего там?

— Да ничего особенного. Ограбления, угоны автомобилей, перестрелки… В общем, как всегда.

— Как всегда, — ворчливо повторил Емелин. — Раньше велик украдут — уже событие. А теперь — рэкет, бандитизм, заказы убийства… — Он взглянул на меня. — А т говоришь — дедушка пропал.