Карен пожала плечами. Резко оттолкнулась правой ногой, крутанулась на кресле — простой прием, чтобы «стряхнуть» с себя неприятное. Не помогло. На плечи давила тяжелая-тяжелая плита, впрочем, к этому чувству Карен было не привыкать, но вот именно сейчас в груди что-то закипало, и это плохо, потому что кипение под давлением — это не шуточки…

— Достало, — прошипела она сквозь Зубы.

— Да будет тебе… — попыталась остановить процесс Мишель.

Но Карен набирала обороты.

— Мими, ты хоть понимаешь, что это не жизнь, а какое-то издевательство?

— Ты чего? — испугалась Мишель.

— А, просто так! — вспыхнула Карен. — Просто вот сегодня я такая впечатлительная и капризная! Может, у меня месячные! Может, я устала! Может, я беременна? Нет, не может, черт бы это все побрал, не может, потому что из-за этой несчастной работы у меня три года нет парня! Понимаешь, нет, потому что нет времени, нет сил, и уже ничего-ничего не хочется…

Карен все-таки расплакалась, и стакан воды оказался очень кстати.

— Эй… Ну не плачь… — Мишель встала, подошла к ней и присела на краешек стола.

Карен ненавидела, когда чья-то пятая точка опиралась на ее стол, и считала, что слова «не плачь» — это самое верное средство вызвать у расстроенного человека приступ рыданий, но сейчас почему-то ощутила глубокую благодарность к Мишель за проявленное тепло. Не так уж много искренности в их отношениях, чтобы этой искренностью пренебрегать.

Дверь кабинета миссис Филлипс открылась.

Молчание.

— Карен?

— Что? — довольно грубо отозвалась Карен, правда, из-за всхлипа это было не так очевидно.

— У вас что-то случилось?

— Извините, миссис Филлипс, мы тут… — начала Мишель.

— Карен, по-моему, вам нужен выходной, — задумчиво проговорила миссис Филлипс и проследовала через приемную в коридор. У дверей рассеянно обернулась: — Завтра можете не приходить.

— Спасибо, — машинально бросила Карен.

По краю сознания скользнула мысль: это она меня так увольняет? Мысль отозвалась испугом, и Карен возненавидела себя за это малодушие.

Рабочий день закончился, как и положено, в шесть. Карен, пересиливая себя и продираясь, как сквозь вату, через собственное нежелание что-то делать, выполняла рутинную работу. Было стыдно за сегодняшний срыв, но не очень: сил на глубокие чувства не осталось. В Карен крепло ощущение, что она уже давным-давно умерла и только ее бренная оболочка до сих пор ходит, даже иногда бегает, что-то кому-то объясняет, что-то улаживает… Мишель предприняла пару неуверенных попыток ее развеселить, но тяжелый, мутный взгляд Карен все ей объяснил. По крайней мере, Мишель не обиделась. Жить, когда напротив тебя сидит обиженный на тебя же человек, совершенно невыносимо.

В шесть тридцать две миссис Филлипс вышла из кабинета. Мишель подала ей песцовое манто. Карен мимоходом подумала, что цеплять на себя меха, когда на улице даже снег тает, не долетая до земли, и когда личный шофер доставляет тебя от офиса до крыльца собственного дома, как-то нерационально. Возразила себе: красота не требует рациональных объяснений.

Миссис Филлипс посмотрела на нее с совершенно непонятным выражением лица и попрощалась как обычно, с обеими секретаршами сразу.

— До свидания, миссис Филлипс! — ответили Карен и Мишель почти в один голос.

— Слушай, как ты думаешь, каким образом ей удалось стать «миссис»? — тихо спросила Мишель спустя полторы минуты после того, как за начальницей закрылась дверь приемной.

Когда-то Карен и сама себе задавала этот же вопрос. Потом поняла, что это одна из величайших тайн бытия. Впрочем, раньше Карен еще очень интересовалась, почему на руководящем посту в фирме, которая занимается таким откровенно «мужским» делом, как выпуск компьютерных программ, — женщина. Да еще такая, как миссис Филлипс. Впрочем, у совета акционеров никогда не было к ней претензий. Видимо, талант.

— Приворотное зелье не иначе. Или недосмотр судьбы. Или мистер Филлипс — душевнобольной, — вздохнула Карен. — А вообще-то мне все равно. Я домой.

— А я еще посижу, а то без предварительной подготовки завтра она не справлюсь.

Карен бросила на Мишель пристальный взгляд — нет, не сердится, просто констатирует факт. Это хорошо. Осваивается с работой.

— Может, тебе куда-нибудь слетать на выходные? — предложила Мишель. — Развеешься. Если хочешь, я позвоню двоюродному брату, он у меня в Париже…

— Нет, спасибо, я… Я лучше просто отдохну.

Карен почувствовала, как на глаза сами собой наворачиваются слезы. Что же это за наказание такое? Конечно, для женщины поплакать — дело нехитрое, был бы повод, но она всегда считала себя выше этих вечных истерик.

Погода к вечеру, кажется, испортилась еще больше. Что за жизнь? Видеть солнце только из окна офиса! Бежишь на работу — еще темно, бежишь с работы — уже темно… Летом проще, а с другой стороны, летом острее чем когда бы то ни было хочется отдыхать, валяться на идиллическом песчаном пляже где-нибудь во Флориде, смотреть на беззаботных загорелых людей…

Карен поспешно отогнала мысль о том, что последний ее отпуск имел место почти два года назад и закончился он глубокой депрессией по поводу «а принца все нет». Почему-то даже на калифорнийских пляжах ее не поджидало большое личное счастье и избавление от всех проблем. Более того, даже легкого курортного романчика завести не удалось, что окончательно убило в Карен веру в себя как в женщину.

Нью-Йорк уже начал готовиться к Рождеству — забавно, до него еще больше месяца. Знают, паршивцы, как не хватает людям праздника и сказки! Кое-где появились в витринах пушистые елочки, яркие шары и мишура, и вообще, вечерний город заблестел ярче…

Карен смешалась с толпой, вливающейся в подземку. Иногда удивительно приятно ощутить себя частью чего-то большого, живого, пусть и не очень доброго и разумного. Можно позволить себе быть слабой и незаметной. Поднять воротник повыше — без надобности — и уютно. Вот только гладкие стены, облицованные белой плиткой, очень холодные даже на вид, и света, как ни крути, под землей мало.

Карен не любила читать в метро — ей было гораздо интереснее понаблюдать за окружающими или просто подумать о чем-нибудь важном. Не так уж много у нее времени, чтобы побыть наедине с собой. Вот и сейчас ее взгляд скользил по пассажирам, которых судьба втиснула в тот же конец вагона, что и ее.

Чернокожая женщина средних лет, тучная, но с усталым, изможденным лицом. Наверняка у нее трое или четверо детей. Да, никак не меньше трех. И муж работает где-нибудь в полицейском участке. А младший или младшая наверняка еще ходит в детский сад…

Трое мальчишек, лет по тринадцать-четырнадцать, сидят рядом с женщиной и перебрасываются только им понятными шуточками, смеются надтреснуто и громко. У одного в ухе пять, нет, шесть серег. У другого из-под вязаной шапочки торчит ярко-зеленая прядь челки. Далеко пойдут ребята…