Я сижу и смотрю сквозь стену из тонированногостекла. В ясный день отсюда виден памятник Вашингтону, находящийся в шестимилях, но не сегодня. Сегодня день сырой, холодный, ветреный и пасмурный –весьма подходящий, чтобы умереть. Ветер сдувает с ветвей последние листья иразбрасывает по автомобильной стоянке под окнами.

Почему меня беспокоит мысль о боли? Развебудет не справедливо, если я немного пострадаю? Я причинил другим столько горя,сколько не смогли бы причинить и десять человек.

Нажимаю кнопку – является Снид. Он кланяется ивывозит меня из моих апартаментов в отделанное мрамором фойе, затем катитинвалидную коляску по такому же великолепному коридору – в другую дверь. Расстояниемежду мной и моей родней сокращается, но я не чувствую никакого волнения.

Я протомил психиатров в ожидании более двухчасов.

Мы проезжаем мимо моего кабинета, и я киваюНиколетт, последней моей секретарше – очаровательной девушке, от которой я вполном восторге. Будь у меня побольше времени, она могла бы стать четвертой.

Но времени нет. Остались минуты.

Вся шайка в сборе – разбившиеся на стайкиадвокаты и несколько психиатров, приглашенных определить, в своем ли я уме. Онисобрались вокруг длинного стола в моем зале заседаний. Когда меня ввозят,разговоры резко обрываются взоры устремляются на меня. Снид подвозит коляску к столуи ставит рядом с моим адвокатом Стэффордом.

Повсюду установлены камеры, направленные вразные стороны, операторы суетятся, наводя фокус. Шепот, движения, вздохи будуттщательно фиксироваться ими – ведь на кон поставлено огромное состояние.

Последнее подписанное мной завещание почтиничего не давало моим детям. Джош Стэффорд, как обычно, подготовил его, а яскормил машинке сегодня утром.

Я сижу здесь, чтобы доказать всему миру, чтонахожусь в прекрасной интеллектуальной форме и в состоянии подписать новоезавещание. Как только оно будет заверено, никто не сможет оспорить мое решение.

Прямо напротив меня расположились трипсихиатра – по одному от каждой семьи. На табличках, стоящих перед ними настоле, кто-то написал фамилии – “д-р Зейдель”, “д-р Фло”, “д-р Тишен”. Я изучаюих лица и глаза. Поскольку мне предстоит продемонстрировать свою вменяемость,нужно установить зрительный контакт.

Они ожидали увидеть чокнутого, а я готовсъесть их на обед.

Парадом будет командовать Стэффорд. Когда всерассаживаются по местам и операторы включают камеры, он произносит:

– Меня зовут Джош Стэффорд, я поверенный вделах мистера Троя Филана, который сидит здесь, справа от меня.

Я поочередно смотрю в глаза каждому психиатру,пока он не начинает моргать или не отводит взгляд. На всех троих – темныекостюмы. У Зейделя и Фло – жиденькие бороденки. Тишен – в галстуке-бабочке, навид ему не больше тридцати. Семьям было предоставлено право выбрать, кого онипожелают.

Стэффорд продолжает:

– Цель нынешней встречи – предоставитьвозможность консилиуму врачей-психиатров освидетельствовать мистера Филана ирешить, дееспособен ли он. Если консилиум признает его дееспособным, онподпишет завещание, в котором будет указано, как распределится его состояние.

Стэффорд постукивает карандашом по лежащейперед ним папке с дюйм толщиной, в которой якобы находится завещание. Я уверен,что сейчас камеры показывают папку крупным планом и от одного ее вида у моихдетей и их матерей, рассредоточенных по разным помещениям, мороз пробегает покоже.

Они не видели завещания и не имеют на этоправа. Завещание – конфиденциальный документ, содержание которого оглашаетсятолько после смерти завещателя. Наследники могут лишь гадать, что в нем. Ясделал им кое-какие намеки, тщательно внедрил в их сознание ложную информацию.

Заставил поверить, что основная частьнаследства будет более или менее справедливо поделена между детьми, а бывшиежены получат значительные суммы. Они это знают, чувствуют. Об этом они будутотчаянно молиться недели, а может, и месяцы. Ведь для них это вопрос жизни исмерти, потому что все они в долгах. Предполагается, что лежащее передо мнойзавещание сделает их богатыми и положит конец распрям.

Стэффорд, готовивший документ, в разговоре сих адвокатами с моего разрешения в общих чертах обрисовал его содержание:каждый наследник получит от трехсот до пятисот миллионов долларов, еще попятьдесят миллионов достанется каждой из бывших жен. При разводе я прекраснообеспечил всех трех, но об этом, разумеется, уже забыли.

В общей сложности они получат около трехмиллиардов.

После уплаты налогов, на что уйдет ещенесколько миллиардов, остальное пойдет на благотворительность.

Так что вы понимаете, почему эти людислетелись сюда – сияющие, ухоженные, трезвые (большинство по крайней мере).

Они жаждут увидеть на экране монитораволнующее представление, ожидая и надеясь, что старый хрен сможет справиться сосвоей задачей. Уверен, мои дети и бывшие жены сказали нанятым ими психиатрам:“Будьте снисходительны к старику.

Мы хотим, чтобы его признали здоровым”.

Если все довольны, зачем тревожиться из-запсихиатров?

А затем, что я собираюсь обмануть всех ещеодин, последний раз и намерен сделать это наилучшим образом.

Приглашение психиатров, в сущности, моя идея,но мои Дети и их адвокаты слишком туго соображают, чтобы понять это.

Начинает Зейдель:

– Мистер Филан, вы можете назвать день, времяи место, где вы находитесь?

Я чувствую себя первоклассником. Низко опускаюголову и размышляю так долго, что они, устав ждать, откидываются на спинкикресел и шепчут:

– Ну же, старый мерзавец. Конечно, ты знаешь,какой сегодня день.

– Понедельник, – тихо отвечаю я. –Понедельник, девятое декабря тысяча девятьсот девяносто шестого года. Место –мой офис.

– А время?

– Около половины третьего дня, – отвечаю я, –у меня нет часов.

– А где находится ваш офис?

– Маклин, Виргиния.

Фло наклоняется к своему микрофону:

– Можете ли вы назвать имена и даты рождениясвоих детей?

– Нет. Имена – да, но даты рождения – нет.

– Ладно, назовите имена.