«Ты меня воспитывать надумал? Что ты знаешь о жизни, чистенький такой! Тебя когда-нибудь били на улице? И жалеть меня не надо, не пропаду.

Буду таким богатым, тебе и не снилось. Костьми лягу, а буду. Единственное, на чём это можно сделать быстро — наркотики. Значит, это и будет моей жизнью, сажай — не сажай. И что ты смотришь на меня, будто я какой-то урод или вредное насекомое? Я не бандит. Никого не убил и не ограбил. Это была моя работа. Не хуже всякой другой, только опасней».

И назавтра, когда Денис начал свою песню:

— Ты же знал, что это смерть, разносил убийство! Видел настоящих наркоманов, которых уже спасти невозможно?

— Я вообще не видел наркоманов, мне это зачем! И я не бандит, никого не убил и не ограбил. А вы смотрите на меня, как не знаю, на кого. Но и змея ядовитая — смерть, и гриб в лесу. Так что, уничтожать змей? И грибы под чистую? Человек выбирает сам, как ему жить. Если хочет умереть, имеет право. Если ему захотелось попробовать наркотик, он его найдёт, у меня или у другого.

— Где ты нахватался этой чуши?

— А докажите, что это чушь! Что вы хотите услышать от меня — дядечка, я больше не буду? И тогда напишете в протокол, признал свою вину, раскаялся. Меньше мне не дадут, по этой статье именно такой срок. Так что кончайте с допросами. Я выполнял свою работу. И вы свою выполнили. Преступником себя не считаю. Никого не убил, не покалечил, не ограбил. Это просто бизнес.

— Однако, за этот бизнес ты пойдёшь в колонию. Надолго.

Нажал кнопку:

— Уведите!

Это был и вправду последний допрос.

Шесть лет тянулись неимоверно долго. Сначала от инфаркта умер отец. Он сильно сдал, когда рухнули его идеалы. А сын в тюрьме за наркоторговлю — этого он не смог пережить.

Мама приезжала к нему только вначале. Выражение лица у неё было обречённое, она смирилась с тем, что сын в тюрьме. Её Олег, умный, воспитанный мальчик, свет в окошке! Такова жизнь. Такое время. Её тоже не стало раньше, чем он вышел из тюрьмы.

По ночам он лежал на жёсткой постели и придумывал свою жизнь. Собственно, придумал её раньше, срисовал с дяди Сома. Самое главное, что не подлежало обсуждению, он будет очень богат. Как граф Монтекристо. Деньги должны быть не просто большие — огромные.

Он сможет позволить себе всё. Это всё, однако, включало очень ограниченный круг. Ни яхт, ни особняков, ни самолётов.

Квартиры только съёмные, в высотках, где соседи по лестничной клетке не знают друг друга. Их надо будет часто менять.

Будет путешествовать. Самые красивые женщины. Их тоже менять часто, не привязываться. И чтобы к тебе не привязывались ни в коем случае! Не звонили, не караулили у дверей. А денег будет много, на любые прихоти.

Про женщин думал часто. Отвлечённо, женщина и всё. На пляже, в дорогой машине. Про женщину в постели думать себе запрещал, кровь ударяла в голову. Это просто нужно отложить. Будут у него женщины, наверстает.

О Люсе тоже думал, но иначе. Как она там, в огромном чужом городе, где всякий может обидеть и некому защитить. И сердце сжималось тоскливо. Его придуманная жизнь была не для неё. Что ты сделал для любимой девушки? Я её оставил…

Институт Люся разыскала в первые же дни в Питере. Но не заходила, смотрела издали на парней и девушек, входящих в ворота и выходящих. Неужели и она когда-нибудь переступит этот порог?

В середине учебного года зашла, всё же. Стояла посреди двора и смотрела на прекрасное здание. Двери непрерывно открывались, входили и выходили люди, молодые и не очень. И старые, по её представлениям.

Молодых было больше, наверное, студенты. Вдруг случится чудо, и она так же уверенно будет открывать заветную дверь? Это было почти недосягаемым счастьем.

Она стояла долго, и охранник вышел из будочки у ворот:

— Ты ждёшь кого?

— Нет, я только посмотреть. Хочу поступать в ваш институт.

— Ты же маленькая ещё. В каком классе?

— В девятом. Но директор нашей школы, в городе, где мы раньше жили, сказал, что хорошо бы поработать в больнице, чтобы наверняка. Я поработаю, только бы взяли! Мне очень нужно к вам поступить.

Охранник смотрел на девочку. Ребёнок, а такая целеустремлённость!

— В больнице тяжело. Успеешь ещё наработаться, когда окончишь институт. Пойдём в отдел кадров, поговорим.

Её взяли лаборанткой! Возвращалась домой поздно, шла мимо лавочки с подростками, которые жили своей, незнакомой ей жизнью.

И этот красивый мальчик, что смотрит на неё так пристально и не решается заговорить…

Его арест был для неё страшным ударом. Она, конечно, слышала про наркотики, они хлынули к нам вместе со сникерсами, Макдонольсом. Было и раньше, наверное, но не так широко и доступно.

Наркокурьер — звучало, как разведчик, лётчик, а может, космонавт. Никакой отрицательной составляющей, напротив, он поднялся в её глазах на недосягаемую высоту.

Почему, ну почему он так и не заговорил с ней до ареста! Ничего, она поедет к нему в колонию. Будет ездить часто, как только позволят. И он поймёт, что никто не будет так его любить!

Подстерегла его маму, тётю Надю, когда та возвращалась из магазина.

— Здравствуйте! Вы не знаете меня, я Люся. Вы ездили к Олегу, как он там?

— Держится, не жалуется. Учится, там школа есть. Считает дни, когда выйдет. А дней — тысячи.

— Я могу к нему поехать? Поддержала бы его.

— Нет, пускают только родственников. Разве что, представишься невестой. Но не тянешь на невесту, малявка ещё.

— Я могу надеть туфли на каблуках.

— Нужно, чтобы он заявил, что ты его невеста. Я поговорю с ним в следующий раз. Если согласится, поедем вместе.

До следующей её поездки было долгих три месяца. Люся училась, работала, и всё время представляла, как он обрадуется, когда узнает, что она не отвернулась от него, будет верно ждать возвращения!

Ей нисколько не стыдно, что он в колонии. Он же не бандит какой-нибудь, наркокурьер — звучало даже романтично.

В следующий приезд мама сказала:

— К тебе хочет приехать дочка дворничихи. Люсей зовут, знаешь её?

— Знаю, — ответил коротко, а сердце готово было выскочить из груди.

— Но ты для этого должен хотя бы написать, что она твоя невеста, иначе не разрешат.

— Какая невеста, десятый класс! И потом, я не собираюсь жениться в ближайшие десять-пятнадцать лет. И если соберусь — то уж не на Люсе.

— Почему? Хорошая девочка, беспокоится. Никто ведь не спрашивает про тебя, только она. Это важно, в наше время особенно. Сейчас каждый думает только о себе.