А тут двое прекрасных, здоровеньких, таких чудных деток! Девочка и мальчик. Почему-то первая вспомнилась девочка, такая нежная, с мамиными глазками… Будет красавицей!

И Катя отдохнёт в спокойной загранице от мыслей о муже в тюрьме, о фирме, которую надо тянуть до его возвращения…

Только надо собраться с силами и отплыть подальше, туда, где течение тянет в океан, а не к берегу. Не надо ей видеть то, что найдут где-нибудь на берегу. А ведь будут искать, она не успокоится! Интересно, тело пойдёт на дно, или будет дрейфовать на небольшой глубине, пока не растворится, не станет частицей этого моря? А душа, будет ли тосковать по тем, кто остался, или ей станет всё равно…

Дыхание восстановилось. Можно плыть дальше, пока хватит сил. До буйка, отдохнуть и дальше. Интересно, куда его отнесло, пока он лежал и смотрел в небо? В океан, к берегу, в сторону от пляжика?

Он перевернулся. Нет, инстинктивно он старался оставаться на месте, не лежал, как бревно. Отнесло недалеко в сторону и к берегу.

Берег был виден отчётливо. Из-за деревьев поднималось солнце. Оно было маленьким и упругим, как футбольный мяч. Сколько раз он видел это действо в той, другой жизни, когда уже плыл от буйка. Застыло на несколько секунд, словно замерло на острых верхушках деревьев, а потом быстро пошло вверх.

Его всегда удивляла эта быстрота на старте. Вот, его перерезала какая-то плоская тучка, одной полоской, но оно быстро оставило её позади.

Выше, выше! И остановилось над горизонтом. Теперь оно пойдёт медленно, раскаляясь по пути. На него ещё можно смотреть, но это сейчас. А потом целый день будет невозможно. У него будет долгий день до горизонта. Оно будет светить людям, зверью, травоядным и хищникам, деревьям, цветам и каждой травинке. Прекрасным людям и подонкам.

Будет медленно плыть до другого горизонта, туда, где небо сливается с морем. И опустится в него медленно и устало, высветив золотую полосу на волнах.

А ты, Олег, решил, что тебе пора за горизонт, захотел покоя! Не рано ли? Пройди это огромное чистое небо дарованной тебе свободы.

Освети дорогу жизни своим детям, чтобы они не блуждали, как в глухом лесу, натыкаясь на стволы деревьев. Не обозлились на жизнь и людей, не наделали по неопытности непоправимых ошибок.

Согрей душу своей женщине, единственной, которую насиловал и единственную, которую целовал.

Потом — тихо и медленно, даря по пути свет и тепло родным и близким, знакомым и незнакомым, уйдёшь за горизонт.

А чистая, светлая полоса на волнах житейского моря будет ещё долго напоминать о тебе…

Это говорю тебе я с последних страниц романа, который прожила вместе со своими героями. Пережила всё, что выпало на долю каждого. И, наверное, стала мудрее…

Но он, конечно, не слышит, ему — не до меня.

Олег перестал смотреть на солнце и увидел свой пляж. И женщину на берегу, его женщину, маленькую и храбрую.

Он был ровно на середине между берегом и буйком. Берег был виден отчётливо, и там стояла Катя с полотенцем, которое волочилось по песку.

Она из-под руки вглядывалась в морскую даль, и не видела его, смотрящего в небо, куда уже готовилась уйти душа.

И он как-то забыл об этом, видел только свою женщину, которая была полна решимости спасти его. Так спасают утопающего, помимо его воли, не спрашивая, нужно ли это ему.

Подняла на ноги Чака, придумала и этот перелёт, и машину с кондиционером, и консилиум местных светил.

Экспресс-диагностика!

Что они найдут у него, после тюрьмы — да что угодно! Кроме воспаления матки, как у Джерома Джерома. Так было в подлиннике, наши постеснялись, заменили на коленную чашечку в переводе.

А ему надо лечить душу. Согнувшуюся, искорёженную, забывшую, что она живая человеческая душа. Тело слушалось, а душа металась — жить или не жить?

На берегу стояла Катя. Уже увидела его. Опустила руки, просто ждала.

Она прошла сквозь всё это, и осталась такой же — до последней клеточки. Не собирается сдаваться, не сомневается, что вытащит его!

И он, не раздумывая, повернул к берегу.

Молча постоял рядом, взял свободный край полотенца, вытирался медленно, а она осторожно промокала его грудь и плечи.

— Звонил Чак, я сказала, что ты в море. Если сейчас не перезвонишь, он решит, что ты утонул.

— С тобой утонешь, как же. Со дна моря достанешь.

— Или рядом лягу на это проклятое дно.

— Ляжешь рядом, ляжешь, маленькая. Только не на дно. Но перестань всё решать за меня.

— Да решай сам — за себя, за меня, за всех! Я только вздохну свободно.

— И не надо меня жалеть, я этого видеть не могу!

— Я не жалею, Олег, я тебя люблю.

— Вот это мы проверим прямо сейчас. — И она оказалась у него на руках.

— И после завтрака! И после обеда! А вечером я тебя выкупаю. Тебя кто-нибудь купал без меня?

— Что ты!

— А я вымою, до скрипа.

Он нёс её, свою женщину в своё бунгало, в свою постель.

— И всё включено, круглые сутки, ты поняла у меня?

— Да, Олег. Ну конечно, Олег. Всё, как ты захочешь, Олег, жизнь моя…