Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так и есть, люди не живут, а выживают. А для выживания и надо — только о себе. И я думаю, что будет дальше, как выжить здесь и на воле! А ты — невеста. Не хочу, чтобы она приезжала. Зачем дразнить, мне ещё почти пять лет здесь загорать.
Как было бы здорово, если бы она приехала! Они бы говорили, говорили…
Но он не имеет права. У Люси должна быть счастливая семья, а это не для него. Никаких привязанностей.
Отнять у него будет нечего. И дома не будет, всегда можно снять квартиру, были бы деньги. А деньги будут в разной валюте и в разных странах, в разных банках. Как говорится, не держи все яйца в одной корзине. И нужен какой-нибудь небольшой бизнес для прикрытия.
Он уходил в эту свою воображаемую жизнь в самые тяжёлые минуты, и это помогало переносить реальность.
Люся продолжала ждать Надежду с редких свиданий:
— Как он там?
— Стал совсем взрослым и самостоятельным.
— Тётя Надя, передайте ему мой адрес. Если захочет, я ему буду писать.
Со временем Надя стала относиться к Люсе, как самому близкому человеку. Мало ли что говорит Олег, тюрьма есть тюрьма. А вот выйдет, может и сладится у них.
В последний раз приехала к нему, вся в слезах — папа умер. Внезапно, утром встал, умылся, побрился и схватился за сердце. Умер в «скорой», по дороге в больницу.
У Олега что-то оборвалось в душе. Знал ведь, что много лет отцу. Но каждый ребёнок считает, что его родители бессмертны.
— Если бы не Максим Петрович, я бы не справилась.
— Какой Максим Петрович? — спросил Олег удивлённо.
— Да сосед сверху, Сомов, ты же его знаешь.
— А разве его не посадили?
— Посадили? За что, он же прекрасный человек!
Сомова не посадили. Его теория прекрасно оправдывалась на практике. Он и вправду был невидимкой, никогда не прикасался ни к деньгам, ни к наркотикам. Те немногие люди, которые имели доступ к нему, не выдали бы его даже под пытками, которых, конечно, не практиковали в цивилизованном Питере.
Сеть была, как айсберг, и взяли только надводную часть. Бухгалтер, бесконечно преданная ему, продолжала жить в пригороде. Естественно, счета и его, и ближайшего окружения, остались неприкосновенными в надёжных банках в валюте за границей.
Не пострадали и связи на таможне, в полиции, поставщики — всё осталось, как было, и все нити в его руках.
Склад накрыли. Убыток был серьёзный, но не смертельный. Сом не брал большие партии в погоне за скидками, товара было на пару недель. И напрасно следователи допытывались:
— Как получали деньги за работу?
— У старшего.
— Где брал старший?
— Приносил курьер.
— Опознать можете?
— Нет, каждый раз был другой. Отдавал конверт и уходил.
Сом держал паузу. Внезапный отъезд мог вызвать подозрение, хотя уезжать, как он понимал, придётся. Куда — в Москву, конечно. Чем больше город, тем легче затеряться в толпе человеку-невидимке.
И была ещё причина, по которой он тянул с отъездом. Ему нравилась мама Олега. Он давно обратил на неё внимание. Собственно, Олега он и в свою сеть взял, и вообще привечал из-за неё, подсознательно, не задумываясь. Мальчик походил на неё не только внешне. Этот неуловимый внутренний аристократизм…
Надя была красива той неброской красотой, в которую нужно вглядеться. Приветливая, естественная, она не кокетничала, не строила глазки при старом муже. И была в ней забытая в это сумасшедшее время женственность.
А Сом был эстетом, вульгарности не терпел. Он любовался издали. И мужем её любовался — выправка, несмотря на годы, как у старых офицеров, благородные черты лица, и седина шла ему.
Олег сидел третий год, когда это случилось.
Сом видел в окно, как подъехала «скорая». А потом — шум на лестнице, носилки не входили в пассажирский лифт. Бросился помогать. Надя села в машину, он остался у подъезда.
Вернулась неожиданно быстро, шла, согнувшись под тяжестью горя. Он ждал у её дверей.
— Что, Надя?
— Умер, он умер, Максим Петрович.
Она не плакала, но такое бесконечное, беспомощное отчаянье было в глазах, на лице, во всей её худенькой фигуре!
— Надя, это надо пережить. Ему же было много лет, правда? И он прожил свою жизнь счастливо, с такой-то женой! Не беспокойтесь, я всё возьму на себя. В какую больницу его повезли?
Открытый гроб выставили во дворе, чтобы соседи могли попрощаться. Но почти никто не подошёл, два-три человека, что шли мимо.
Не любили Сергея Николаевича. Он стал просто старым брюзгой, обозлённым на весь этот чужой для него мир.
Не здоровался, проходил мимо бабушек на лавочке днём, и ребят — вечером, гордо подняв свою белоснежную голову. С Верой не здоровался, единственный во дворе.
Она не держала зла, умер человек, что ж теперь. Когда Люся бросилась к гробу этого чужого человека, пошла следом.
Так и стояли втроём, пока не приехала ритуальная машина — Надя, Вера и Люся.
Всем распоряжался Сомов. И на кладбище командовал, и повёз их троих в кафе. Там они помянули Надину первую и последнюю любовь, самого дорогого, бесконечно уважаемого человека.
Бабушки на лавочке шептались — что так убивается, молодая, красивая, по неприятному старику.
Надя так и не смогла пережить свою потерю. Опустилась, перестала следить за собой. Денег в доме не стало совершенно, жили ведь на пенсию мужа. Сомов приходил каждый день.
— Надя, ты в зеркало смотришь хоть иногда? На кого ты похожа! Почему у тебя пусто в холодильнике, я же оставлял тебе деньги?
— Я их потратила.
— На что?!
— Не помню.
Как-то увидел бутылку из-под портвейна в мусорном ведре. Перестал оставлять деньги, приносил продукты. Но холодильник был забит, а Надя — сильно под градусом.
Сомов недоумевал, где она берёт деньги на выпивку? Потом увидел пустеющие книжные полки.
К сыну поехала ещё только один раз — сообщила, что больше у него нет отца.
Когда подошёл следующий срок, Сомов спросил:
— Ты собираешься к Олегу, может, проводить тебя?
— Я не поеду.
— Как это, не поедешь? Он ведь ждёт!
— Не хочу, чтобы видел меня — такую…
Иногда он стучал к ней, звонил, но она не отвечала. Однажды спросила:
— Что ты ходишь, Максим, травишь душу себе и мне?
— Не спрашивай, Надя, поздно. Раньше надо было.
— Я могу попросить тебя об одной вещи? Это очень важно для меня. Единственное, что важно.