– Сам он такого сделать не мог! А тот, кто такое сотворил, больной на всю голову! Поехали. Я вовсе не жажду дальше шататься по берегу. Прием…

– О чем вы говорите, доктор? Прием…

– Это убийство. Поразительно жестокое убийство.

– Как так?

– Заберите нас отсюда, и побыстрее!

– А по утрам, проснувшись, ты через сколько закуриваешь? Сколько можешь ждать?

– Когда как.

– Пять минут? От шести до получаса? От получаса до часа? Или больше?

– Я бы сказал, от шести до получаса.

– А там, где запрещено, трудно не курить? В самолете, в кино, в ресторанах?..

– Нет.

– Уверен?

– Уверен.

– А от какой сигареты тебе труднее отказаться: от первой или от второй?

– От первой.

– И сколько сигарет в день в среднем выкуриваешь?

– От десяти до двадцати.

– А интервалы между сигаретами короче в начале дня?

– Э… пожалуй, да.

– Куришь, даже если болеешь и не можешь вставать?

Он подумал немного.

– Нет.

Она быстро подсчитала в уме. Это называлось тестом Фагерштрёма.

– Пять пунктов. Зависимость средняя. Могу прописать никотиновый пластырь и жевательную резинку – ее на тот случай, если пластырь перестанет помогать. Но с резинкой будь осторожен. Почему ты хочешь бросить курить?

Он снова повторил все причины: 1) не хочет загнуться от рака гортани или легких: это слишком отвратительно; 2) все чаще беспокоят бронхиты: признак старения легочной ткани; 3) надо заботиться о своем здоровье ради Гюстава; 4) и потом, не очень приятно целоваться с курящим, когда сама не куришь, правда?

Доктор Леа Деламбр кивнула.

– Ты готов? – спросила она.

– Готов.

– Тогда начнем… немедленно.

Она обворожительно улыбнулась ему. Потом хлопнула себя по бедрам, встала и сунула четырехцветную ручку в нагрудный карман халата, бросив взгляд на светловолосого мальчугана, который метрах в трех от них играл с отцовским телефоном.

– Гюстав меня беспокоит, – сказал пациент.

– Знаю. Мы ведь говорили об этом.

– Ему все труднее сосредоточиться на уроках, проблемные оценки, а дома ни к чему нет интереса. Часто просто не слышит, что я ему говорю, а бывает и агрессивным.

Она пожала плечами.

– Надо подождать. Если такие симптомы сохранятся еще полгода, можно будет говорить о синдроме дефицита внимания. С гиперактивностью или без. Тогда я покажу его специалисту по этой части.

– А пока? Что делать, пока мы ждем?

Она внимательно его разглядывала.

– Мартен, главное не в этом: со здоровьем у Гюстава все в порядке. Похоже, пересадка удалась. Ты хоть понимаешь, что это большая победа?

Сервас кивнул.

Разумеется, она права.

Сын страдал сужением желчных протоков. У детей такое заболевание – одно на двадцать тысяч. Суженные протоки мешают свободному оттоку желчи из печени, а ее застой может привести к необратимым последствиям, а если ничего не предпринять – то и к смерти. У таких детей множество проблем со здоровьем: они меньше ростом и худее сверстников, часто болит живот, случаются желудочные и кишечные кровотечения, они чаще подвержены инфекциям. Основное лечение состоит в том, чтобы обеспечивать нормальный отток желчи. Для этого удаляют некротизированный фрагмент протока и заменяют его трубкой, свернутой из кусочка кишки. Такой метод называют процедурой Казаи, и в одном из трех случаев все проходило благополучно. А вот в случае Гюстава процедура не удалась.

Тогда было решено провести пересадку здоровой печени от донора с совместимостью от 60 % до 70 %, то есть от близкого родственника. Сервас предложил себя. Операцию подпольно провели в австрийской клинике в абсолютно гротескных условиях. После нее Сервас чуть не умер.

Вспоминая об этом, он всегда убеждался: то был один из самых сюрреалистических и пугающих эпизодов в жизни[2].

Сервас взглянул на доктора Деламбр. Она была выше его ростом, широкоплечая (много занималась плаванием), рыжеволосая, с лукавым и живым блеском зеленых глаз. Четкие и определенные черты лица под стать характеру: ничего не скрывали и не утаивали. Она работала в детском отделении больницы Пюрпан в Тулузе и специализировалась на гастроэнтерологии, гепатологии и лечебном питании. Лечить детей в больнице – есть ли на свете профессия труднее, требующая больше компетенции и преданности? Она подошла к Гюставу, перекинулась с ним парой шутливых слов, потрепала по светлым волосам и что-то шепнула на ушко, отчего тот прыснул со смеху.

Доктору Леа Деламбр было сорок три, а вот Сервасу в декабре стукнет пятьдесят.

Интересно, его сын принял бы в доме вот такую женщину? Гюстав ворвался в его жизнь непредвиденно[3]. И Сервас стал вдруг одним из отцов-одиночек, которых в этих краях насчитывалось около ста сорока тысяч. Конечно, всего лишь капля в бескрайнем океане неполных семей, – но все-таки они с Гюставом привлекали внимание, и их провожали взглядами и в летнем лагере, и в школе. Забудьте о равенстве полов, господа, когда стоите перед работниками социальных служб или в бутике, где программа надежности называется… «Клуб мамочек». А еще забудьте о том, чтобы оставлять ночевать кого-нибудь из подруг дочери или приятелей сына. Забудьте.

Он вдруг почувствовал себя очень старым. Слишком старым, чтобы воспитывать семилетнего ребенка. И когда по утрам смотрелся в зеркало, видел там старика, хотя и выглядел моложе своих лет, и волосы еще не начали седеть, и морщин почти не было. Что же до его музыкальных и литературных вкусов, то в этих вопросах он принадлежал к поколению, которое теперь почти утратило право голоса.

По счастью, на свете есть Шарлен, красавица-жена его заместителя. Шарлен Эсперандье лучше всех знает, что нравится детям и подросткам. И они с Гюставом друг друга обожают.

Бывшего заместителя, подумал Сервас: он около часа проговорил с представителем профсоюза полиции, чтобы выяснить, что с ним будет. После событий февраля 2018 года[4] он был временно отстранен от должности. Теперь ни оружия, ни жетона, ни кабинета, ни заместителя.

Отстранение смахивало на наказание, даже если не было им в официальном смысле. Например, его отстранили якобы «с сохранением полного содержания», а на самом деле сняли все надбавки, и вот он лишился 30 % зарплаты. Еще ему запрещалось вступать в контакт с коллегами. Ну, это уж все равно: большинство из них и так старались держаться от него подальше. Наверное, боятся заразиться.