Слышится щелчок, а потом еще один. Плешь снимает пушку с предохранителя и передергивает затвор.

Миг — и он уже стоит, повернувшись к Молоту.

— Подмастерье Плешь! — ревет мастер.

— Да как ты смеешь перечить Молоту! — вопит Зара.

А я… я пока ничего не понимаю, но инстинкт самосохранения заставляет меня на шажочек, всего на один шажочек, отойти с маршрута в сторону.

Конечно, над гравием очень трудно различить аномалии — трава не выжжена, поскольку травы нет, и если по соседству со мной летает «жарка», хрена с два я ее увижу. К тому же денек выдался ясный, и в полдень не разберешь, искрит там над путями какая-нибудь электрическая фигня или не искрит. Но… лучше рискнуть и сделать шажочек в сторону, чем рискнуть и остаться на линии огня. Спинным мозгом чувствую, сейчас кто-нибудь нажмет на спусковой крючок.

Но какого хрена?!

— Кому-то Молот, — медленно произносит Плешь, — а кому-то и Сопля. Вспоминаешь, дружок?

На роже его держится все та же ухмылочка, только она застыла, омертвела. И выглядит Плешь так, словно напялил маску клоуна. Злого, пакостного клоуна.

— Да кто ты такой? — неожиданно севшим голосом спрашивает мастер. Вопрос его звучит неуверенно.

«Сопля? — прикидываю я. — Мастер Сопля? Не бывает мастеров с такими именами».

— Сопля? — обалдело повторяет Зара.

Мастер растерянно всматривается в клоунскую маску Плеши.

— Ё! Клещ…

— Узнал, сучонок?

Оба нажимают на спусковые крючки одновременно.

Опупительно дорогой «Тавор-5» со съемным глушителем, оптикой, электронным счетчиком патронов и другими тюнинг-примочками выплюнул в сторону Плеши длинную очередь из полудюжины пуль. Мастер не мог промазать. Но его противник только шатнулся и отступил на полметра назад — как от хорошего удара кулаком.

Чудовище в руках Плеши глухо взрыкнуло всего один раз и дало сильную вспышку. Мастер дернулся. Руки его выпустили штурмовую винтовку, и железяка оглушительно ударилась о рельс. Из груди мастера кровь рванула так, будто в нем проделали сквозную дыру толкушкой для картофеля.

Ох, а ведь и впрямь сквозную. И бронежилет словно промокашку…

Мастер рухнул на гравий ничком, как подкошенный. Умер моментально, слова не успел сказать.

— Не надо было недооценивать отечественного производителя, Сопля, — вежливо обратился к мертвецу Плешь. — Вот чего ты добился своим израильским говном за две штуки? Причем тебе, лоху, пушка небось за все три досталась… Чего, скажи мне, сынок? Да ничего. А мой «Кабан» на Ижевском заводе клепан, по персональному заказу. И бронька тоже наша, покойник Лодочник ее по-своему заморачивал. Прикинь, у кого теперь зашибись, а кто слил, сынок.

Я всё никак не мог сосредоточиться. Сознание мое не желало концентрироваться. Оно желало пропустить ту дребедень, которая происходила у меня перед глазами, в смысле, пропустить, как пропускают на улице торопыг, нагло ломящихся против толпы в противоположную сторону.

Торопишься? Локтями работаешь? Грубишь? Да хрен с тобой, топай, мне на морду твою смотреть противно. Чеши! Я тебя через десять секунд забуду.

Вот так и я, ребята. Зырю, а понимать не хочу. Пусть бы оно всё ушло, пусть этого не было. Пусть бы я — отдельно, а оно — отдельно.

И я стою дурак-дураком, рта не разеваю, стволом не двигаю.

Повезло мне тогда. Как знать, остался бы жив, если б рыпнулся.

— Теперь, девочка, мы сделаем вот как, — обращается Плешь к Заре. — Ты просто поймешь одну простую вещь: попытаешься навести на меня свой карабинчик, тебе хана. Начнешь выяснять, кто тут главный, тебе хана. Не будешь меня слушаться, тебе хана.

Меня он и в расчет не принимает. Мол, тихий парень, борзоты — ноль, не стоит париться…

Зара — не я. Не стоило с ней так говорить. Он ее только завел. «Девочка»! Отцу она своему «девочка» была, да и то недолго.

— Я отцу своему девочка была, да и то недолго, — отвечает Зара и глядит на Плешь напряженно так, точно скушать хочет и уже прикидывает: начать с уха или с носа. — Ты мастера убил, тебе не жить. Мы из Зоны без него не выйдем. А если и выйдем, тебе там братья глаз на жопу натянут. Орден…

— Орден ваш это куча дерьма, девочка. А насчет мастера твоего, так я такое разъяснение дам: он такой же мастер, как сало — овощ. За год раз-другой в Зоне бывает. Это что — мастер тебе? Знаю его как облупленного. Первый раз, когда в Зону ходил, ревел, будто щенок детсадовский, слезы с соплями по роже размазывал. Оттого и кликуху получил — Сопля.

— Орден тебе… — пыталась вставить словечко Зара.

— Ни рожна мне Орден не сделает. Сборище ряженых гомосеков, девочка, серьезного человека разве что громким пёрдом напугать может: уж больно выходит у них раскатисто и вонюче, рядом стоять не захочется.

— Орден — это братство…

— …гомосеков. Правильно, девочка. Они из нас всех отмычек хотели сделать. Из тебя в том числе. А ты их защищаешь, дуреха.

Вот тут он и меня достал. Да как же так можно? Шрам на занятиях сто раз говорил нам: «У нас все равны, все братья и сестры. А в братьях видеть живые отмычки грешно. Вы наставникам подчиняетесь только потому, что они опытнее, но они ничуть не выше вас, они такие же. Просто глубже познали Истину Зоны. Если надо, они первыми за вас свои жизни положат».

Шраму я доверяю на все сто. Это настоящий сталкер. У него левая щека кровососом изувечена. И на левой руке — жуткая борозда, раздваивающаяся такая… Это псевдоплоть его покромсала за три секунды до того, как он ее прикончил выстрелом в глаз. Такого не подделаешь.

И говорю Плеши:

— Не надо гнидой быть. Мы все братья. Мы никому не отмычки. Шрам объяснял…

— Я бы ржал тут, аж лапками в воздухе подергивал, если б не надо было вас, мальки, на прицеле держать. Шрам ему объяснял! Видел бы ты настоящего Шрама, яйца бы в минуту растерял. Ваш-то Шрам вообще в Зону не заходил. Он и Периметра-то не видел. Косметическую операцию сделал себе, будто его тут мутанты жрали, а вы уши развесили… Всё. Хорош базлы разводить. Девочка, милая, вежливо прошу тебя, один-единственный раз прошу тебя вежливо: повернись ко мне спиной и малым ходом шажочек за шажочком топай к электровозу. Тихонечко. Осторожненько. Зайка, поворачивайся. Вот умничка…

Зара послушалась его. Вот странно. Я вообще-то к людям внимателен. То есть люблю за людьми наблюдать, они вроде передвижного зверинца, который всегда с тобой. И хорошо запоминаю, кто какой зверюшке сродни.

В жизни это очень помогает. Знаешь чего ждать от каждой зверюшки. Зайчики не рычат, котики не роют норы, кротики не летают, а волки… волки не приручаются. Оттого-то они не собаки.

Так вот, Зара — волчица. Злая, упрямая, хваткая. И до умопомрачения бурая. Не в смысле расцветки шкуры. Характер у нее — не заячий. И чтобы она вот так спокойно подчинилась? Без лишних слов взяла, повернулась попой, да и потопала прямо по тому красному пятну, которое раньше звалось Геннадий Анатольевич? Нет ребята, волки не приручаются.