– Пули получишь на складе. Кол справишь на месте, а чеснока там достаточно. Последний, кстати напомнить, практически бесполезен. Вервольфы – не вампиры, это иная категория.

Челобитных согласно кивнул. Он и сам не особенно верил в спасительные свойства чеснока и куда больше доверял кресту и святой воде.

– Легенда?

Отец Виссарион закашлялся и долго не мог остановиться. Отдышавшись, сказал:

– Назовешься уфологом. Должен предупредить: местечко действительно дьявольское. У них постоянно кто-то гостит из этих… искателей приключений. Горе-ученые. Не знают, с чем связываются… Так что очередной уфолог там никого не удивит. Но содействия от местных, конечно, не жди.

– И летающие объекты наблюдались?

– Ну а как же без них! Теперь не ведьмы на метле, а объекты, – саркастически подчеркнул Инквизитор.

Челобитных тяжко вздохнул.

– Чует сердце мое, что одним вервольфом не обойдется.

– Потому тебя и посылаем. Ты – лучший.

– Где мне квартироваться?

– А ты к нему и попросись, к Ликтору. Не думаю, что он откажет. По-любому он личность наверняка подозрительная и не упустит случая держать тебя при своей особе – поближе, чтобы следить. Если сразу не попытается разорвать на части…

– Резонно.

Пантелеймон немного подумал, после чего произнес:

– Что ж, мне осталось получить конкретные инструкции. Место, время, маршрут…

– Все скажу. Сам понимаешь – автобусы туда не ходят. На лошадях, как в старину. На лодке. Запоминай…

Виссарион перешел к инструктажу.

По ходу дела Челобитных отметил, что Инквизитор постоянно отводит глаза и необычно многословен. Можно сказать – говорлив и отчасти суетлив. Это насторожило протодьякона – не слишком сильно, но достаточно, чтобы прочно засесть в памяти и вспомниться в нужный момент.

– Когда вылетать?

Виссарион снова полез в сейф, вернулся к столу с билетом.

– Нынче же, ночным рейсом. К утру, даст Бог, будешь на месте. Теперь помолимся Господу нашему Иисусу Христу.

– Помолимся, – смиренно отозвался Пантелеймон.

У протодьякона была одна слабость: он терпеть не мог воздушных перелетов, хотя в учебке ему, конечно, приходилось не только летать, но и десантироваться в различные непривлекательные местности. Он умел взять себя в руки, перебороть страх, но неприятного ощущения заглушить не мог.

Сосало под ложечкой, закладывало уши, сердце тревожно замирало.

Тем более что рейс был внутренний, домашний, а для своих граждан любезное отечество приготовило такие самолеты, что лучше бы их не было вовсе! Бились они с печальным постоянством, уступая первенство лишь вертолетам; чинить их, понятное дело, никто не хотел. Так что опасения Пантелеймона имели под собой некоторые основания.

Лететь предстояло долго, до Иркутска, и Челобитных приготовился уснуть – да не тут-то было! В самолете что-то выло и скрежетало, его немилосердно трясло, он попадал из болтанки в болтанку, как будто постоянно пересекал пресловутые аномальные зоны. Стюардесса сновала по проходу с каменным лицом, на котором застыла непроницаемая улыбка. Почти не размыкая губ, она призывала «товарищей пассажиров» к спокойствию и уверяла их, что ничего ужасного не происходит.

– Турбулентность, – поясняла она. И добавляла: – Дамы и господа.

«Дамы и господа» давались стюардессе не без труда, она явно предпочитала «граждан» и «товарищей».

Очень хотелось ей верить.

Не все понимали, что есть турбулентность, но умное слово как-то странно успокаивало. Что и говорить: если явление поименовано, то оно почти побеждено!

Часа через два протодьякон совладал с собой, прибегнув к молитве и технике расслабления, которой его тоже в свое время обучили. Аутотренинг, самогипноз. Закрываешь глаза и воображаешь ощущения тепла и приятной тяжести в ногах. Ощутив их на деле, продвигаешься выше, повторяешь тот же фокус с руками.

На закуску – лицо. Это самое трудное. Очень трудно представить свое лицо умиротворенным и расслабленным – чтобы оно стало таковым на самом деле.

Протодьякон все-таки уснул, но сон был тревожный, довольно стройный и логичный внутри себя. Он вроде бы проходил инструктаж, но вел его почему-то Павел Ликтор, и Ликтор оставался плоским, как на фотографии, словно третье измерение – специально для него – отменили. Рядом с Пантелеймоном сидел Виссарион; присутствовали и другие слушатели: какие-то бабы с малыми детьми, косматые мужики.

«Тайга, – изрек Ликтор, – есть дело темное».

Он подсел к Виссариону и взял его за руку, оставаясь по-прежнему видимым только анфас, что выглядело весьма противоестественно. Отчасти это напоминало икону – вернее, дьявольскую карикатуру на нее.

«Да как он смеет?!» – возмутился про себя Челобитных.

Ликтор поднес руку замершего Виссариона к губам и тут же отпустил ее.

«Видите, ничего страшного», – произнес он деревянным голосом стюардессы. С тем же каменным выражением лица. И вдруг – потянулся к Пантелеймону! Челобитных хотел было отпрянуть, но обнаружил, что не в состоянии пошевелить даже пальцем.

«Не следует облекать бесов во плоть, – внушительно сказал Ликтор. – Не следует придавать зримые очертания тому, чего нет».

Протодьякон хотел оправдаться и ответить, что никогда ничего подобного не делал и даже не помышлял об этом.

«Фильмы, – напомнил Ликтор. – Ты смотришь фильмы. Это твоя слабость, страстишка. Там то, чего не бывает; там показано несуществующее».

Челобитных внезапно испытал дикий ужас, осознав, что страшный этот человек абсолютно прав, и в этом месте проснулся.

Он не сразу пришел в себя, сон пытался его удержать, вцепившись в одежду, но хватка постепенно слабела, и вот уже сновидение отступило, покатилось в бездонные глубины памяти, теряя объемность и превращаясь в кошмарное воспоминание.

Воспоминание оказалось четким, детальным, живучим.

Сумрачно глядя в иллюминатор, протодьякон подумал, что самозванный инструктор говорил дело. Современные технологии продвинулись настолько, что пройдет немного времени – и можно будет сотворить любого беса, причем во плоти, а вовсе не кинематографического!

Генная инженерия, наноконструирование и Бог его знает что еще позволят человеку вырастить Антихриста. Ему не нужно приходить, человек создаст его собственными руками. Зло есть ничто, то есть отсутствие бытия, абстрактная идея, Ликтор абсолютно прав. И уже во власти человека придать этой идее форму, ввести ее в мир физических предметов.