Спустя годы его свояченица Ирен скажет, что он многим обязан своим родителям, которые изо всех сил старались оградить его от жизненных невзгод. «Они постоянно за него волновались». В их глазах младший сын был слишком честным и мягким ребенком, нуждавшимся в особом внимании[4].

В детстве Джорджу снились страшные сны. Обычно это начиналось с ощущения, что он очень маленький, затем это ощущение усиливалось и все вокруг начинало кружиться вокруг него с возрастающей скоростью и кружилось до тех пор, пока, наконец, он в ужасе просыпался[5].

Это продолжалось и после того, как он повзрослел. Во время записей в студиях на Эбби-Роуд, если рядом никого не было, Джордж запирался в аппаратной и предавался медитации, и тогда прежние ощущения вновь его настигали. В детстве, чтобы отогнать неприятные мысли, он вскакивал на велосипед и уезжал на восток, через фермерские угодья Чеширской равнины или же мимо скал, тянувшихся вдоль реки Мереей. На природе он восстанавливал свое душевное равновесие. Он обожал растения. Будучи пытливым наблюдателем природы, он мог бы стать хорошим ботаником, если бы занятия в школе проходили не так скучно.

Но еще больше он интересовался спортивными автомобилями, которые могли бы увезти его подальше от ливерпульских развалин. По воскресеньям он брал камеру и снимал автомобильные гонки, а если на автомобиле был листок, рекламирующий производителя, он посылал ему письмо с просьбой прислать брошюры и фотографии той или иной марки автомобиля.

Но больше, чем автомобили, больше, чем езда на велосипеде, увозившем его от городской слякоти и развалин, его привлекала музыка. Больше всего на свете Джордж хотел заниматься музыкой. В начальной школе, возвращаясь с занятий, Джордж первым делом заводил старый граммофон и распевал песни в стиле кантри Джимми Роджерса, городские блюзы Биг Била Брунзи, баллады в стиле кантри-вестерн Слима Уитмена, а также все, что входило в обширный репертуар английских мюзик-холлов. Трудно представить, что еще кто-нибудь в столь юном возрасте, вернувшись из школы, первым делом заводил свои любимые песни. Он распевал песни о разбитых сердцах и одиноких ночах, об ожидании поездов, которые так и не прибыли. Иногда это были глупые песенки с такими названиями, как «Я — розовая зубная щетка, а ты — голубая зубная щетка» или же вторил Хенку Уиллямсу с его песней «Блю Йодел 94», и он так привык петь, что, в конце концов, это стало его главной потребностью.

Когда Джорджу исполнилось 10 лет, одноклассник решил продать ему свою гитару для начинающих за три фунта десять шиллингов. В те дни это были большие деньги, однако мать Джорджа купила ему эту гитару. У его отца был друг — владелец паба, который умел играть на гитаре, и он показал Джорджу, как подбирать аккорды к таким песням, как «Дина» и «Шепот». Джордж старался изо всех сил, так как ему очень хотелось сыграть на гитаре и спеть эти песни для своей мамы. В конце концов, деревянный корпус дешевенькой гитары согнулся, а его пальцы покрылись ранками от интенсивных ударов по струнам.

«Я никогда не научусь этому», — говорил он. «Научишься, сынок! — подбадривала его мать. — Продолжай практиковаться». Как-то она сидела с ним до двух часов ночи, до тех пор, пока он, с глазами полными слез, не отставил в сторону свою игрушечную гитару и не взглянул на нее с раздражением. «Ведь ты не разбираешься в гитарах, мама?» — сказал он. «Не разбираюсь, — согласилась она, — но, если ты будешь настойчивым, Я уверена, ты освоишь ее». Луиз вспомнила обо всем, о чем мечтала в детстве, но ее родители не могли уделять ей особого внимания, так как в семье было много детей. «Я помогу тебе купить новую гитару», — сказала она своему младшему.

До работы в ливерпульской автобусной компании Гарольд Харрисон учился на бухгалтера, чтобы работать в пароходной компании «Кунард стимшип лайнз». Затем он убедился, что стюарды первого класса зарабатывают гораздо больше денег, поэтому он добился перевода на новую должность. Он знал цену стабильной работе и не очень одобрял возрастающий интерес своего сына к музыке. Но на первоначальном этапе он поддерживал его.

Остальные дети в семье Харрисонов были практичны в выборе профессии. Дочь посещала педагогический колледж. В 1955 году Гарри освоил профессию механика, а Петер — обойщика панелей и сварщика, и оба начали работать. Гарольд предполагал, что Джордж станет в крайнем случае, электриком и откроет с братьями мастерскую. На Рождество он подарил 12-летнему Джорджу набор электроинструментов. Для послевоенного времени это был вполне уместный подарок.

Джордж был равнодушен к ручному труду, но он перенял от отца способность доводить решение проблем до конца. Распространен миф о том, что Джордж был сыном автобусного водителя, но Гарольд был не так прост — он отвечал за график работы автобусов во всем Ливерпуле: около 6000 автобусов и 80 разных маршрутов по всему городу. «Он великолепно составлял график бесперебойной работы автобусов, — говорила Луиз, — но мало, кто понимал, что Гарольд обладал блестящим умом»[6].

Что касается религии, к ней Джордж был так же равнодушен, как и к ручному труду. Его отец когда-то посещал англиканскую церковь, а мать придерживалась традиций Римской Католической Церкви и очень старалась привить детям веру в Бога. Тем не менее Джордж не видел в религии никакого смысла. «Меня воспитали как католика, — говорил он фотографу Мюррею Силверу, — но даже ребенком я не мог понять, почему Иисуса называют единственным Сыном Божьим, когда, на самом деле, мы все дети Божьи».

Молодой Джордж был благодарен Христу, умершему за чужие грехи, но обилие пабов вокруг каждой церкви в городе вызывало у него иронию. «Как удобно! — думал он. — Люди напиваются до чертиков, валяются под столами, а затем просто переходят улицу, чтобы искупить свой грех, бросив немного денег на серебряный поднос». Ко времени его первого Святого Причастия в 12 лет он уже был достаточно разочарован, чтобы отказаться от ритуала конфирмации, решив, что когда-нибудь сам для себя совершит его.

При всем своем равнодушии к формальному образованию Джордж был способным ребенком и единственным в семье, кто поступил в Ливерпульский институт — местную среднюю школу, формировавшую местную элиту из тех, кто сдал экзамен «11+». Поступление в институт означало, что есть перспектива поступить в университет. Те, кому не удавалось сдать вступительные экзамены, уходили в рабочие профессии или же поступали рабочими на железную дорогу, соединяющую Ливерпуль с Лондоном. С началом учебы в институте для 12-летнего Джорджа начался «период тьмы». В здании института действительно было темно. Когда-то оно было залито естественным светом и могло гордиться своим впечатляющим фасадом в античном стиле, резными балюстрадами, элегантными деревянными перилами. Но с годами оно пришло в упадок и утратило свое былое великолепие. Подоконники с облупившейся краской и клубы пыли в завешенных одеялами углах и коридорах... Он чувствовал, что его новым учителям, большинство из которых составляли стареющие ветераны войны или неопытные выпускники колледжа, нечему его учить. Своими бессмысленными уроками алгебры и истории они лишь хотели сделать своих учеников одинаковыми, подобно «леденцам в коробке». Обычно он приходил в школу в одной из стареньких спортивных курток, когда-то принадлежавших его старшему брату Гарри, в синих остроносых замшевых туфлях, с безупречно причесанными волосами. Он садился за последнюю парту и на протяжении всех занятий рисовал гитары с большими f-образными отверстиями. Учителя предупреждали: берись за учебу, иначе будешь исключен из школы. Джордж отвечал молчанием[7].