– Нуца, я хочу еще тебя попросить…

– Слушаю.

– Мы завтра улетаем. А послезавтра может…

– Что? Может налететь ураган?

– Откуда ты знаешь?

– По выражению лица. Не бойся, я ему не проболтаюсь,где ты. Скажи, а Эличка в курсе?

– Нет. Она же тогда его не видела, и вообще… Она непоняла бы…

– Да нет, она так тебя обожает… Но ты же знаешь, яничего никому не скажу. А ты-то хочешь его видеть?

– Нет. Только-только с Данькой наладилось… Нет!

– Ну и слава богу. Только предупреди Володю, а то онможет проболтаться. Хотя… Ну не полетит же он на Майорку? Хотя может… Такойможет…

– Не дай Бог!

– Мне так грустно без Тошки, что я, пожалуй, даже радаэтим дневникам. Впрочем, посмотрим.

Утром Володя отвез Марго с мужем в аэропорт.

Тошка стояла у окна, за которым плескался Тихий океан. Занеделю она устала от впечатлений. Сегодня жена отца возила ее в Пасадену вкакой-то ботанический сад, Тошка мало что запомнила из объяснений Энни, но садбыл клевейший. Кактусы в два человеческих роста, японский садик, немыслимоеколичество цветов и пруды, кишащие дивной красоты красными и черными рыбами…Тошка просматривала снимки в цифровом аппарате и думала: вот Эличка будетязыком цокать! Ей вдруг так захотелось домой, к теткам, к маме, к Таське. Хотямама сейчас на Майорке с Даниилом Аркадьевичем. Конечно, дом у отца – супер! Ижена славная, но все равно они чужие… Первый раз я без родных уехала… Но затоточно поняла – учиться тут я не буду! Не могу я без своих… А как там они безменя? На дачу особо не позвонишь, слышно плохо, да и неохота чужие бабкитратить… Она решила послать Таське письмо по электронной почте. «Таська,привет! Завтра с Энни летим в Сан-Франциско. А Голливуд хваленый такая срань!Другого слова не подберу… Ходили с отцом на студию Юниверсэл, смотрели всякиекиношные чудеса, ничего, прикольно, но для сопливых. Потом с Энни по Родео-драйвпрогулялись. Тоска! Чистенько, красивенько, ни души кругом, в бутиках никого,цены – жуть, словом, тоска. Правда, потом поехали в какую-то Плазу, забыланазвание, там клево… У нас это называется Торговый центр. Целый городок, скафешками, магазинами, киношками, обедали в китайском ресторане, ничего,довольно вкусно, но с Эличкиной стряпней не сравнить. В Сан-Франциско пробудемтри дня, остановимся в отеле и будем гонять по окрестностям. Папашка всетвердит, что две недели для Америки смешной срок и что на Рождественскиеканикулы я должна прилететь к нему опять, но уже в Нью-Йорк. В принципе можно,обещает сводить на Бродвей и вообще… Обещает много. Он ничего, только меняпобаивается, смех да и только. Ох, надо уже спать. Завтра рано подниматься. Пока».

Наверно, больше всех я скучаю по Нуце, подумала Тошка. Япривыкла с ней обсуждать все важное, все впечатления… И вдруг странная мысльпоразила ее. В дневниках деда ей не встретилось ни одного упоминания о Нуцико!Ни одного! И что же это значит? Только одно: таинственная Н. – это и естьНуцико! Ни фига себе! Родная сестра бабушки… Обалдеть можно! Н. жила в Тбилиси,не давала деду спуску… Буря чувств! Но, похоже, никто ничего не знал и незнает. Ну конечно, я же недавно спрашивала ее, почему она замуж не вышла… А онасказала, что у нее была какая-то безумная любовь, но тот человек не мог на нейжениться… Ясное дело, не мог дед бросить жену и жениться на ее родной сестре.Да и сама Нуцико на такое никогда бы не пошла. С ума сойти, какие бездныоткрываются… И ведь если бы дед не вел дневник или по крайней мере сжег бы его,никто и никогда ничего не узнал бы. Но если я догадалась, то и другиедогадаются как нечего делать. А это нельзя… И маме не нужно этого знать, совсемне нужно… Вдруг она станет хуже относиться к Нуцико? А Нуцико ведь уже старая.И вот почему она, уехав из Тбилиси, сначала подалась во Францию… Чтобы не житьс дедом под одной крышей… А когда вернулась, дед уже практически жил отдельно,то есть в основном за границей… Вернусь, обязательно спрошу Нуцико… Интересно,что она скажет? Или не надо припирать ее к стенке? Конечно, не надо! Еще умрет,чего доброго… Нет, я люблю ее и ничего ей не скажу… И никому не скажу… Адневники эти чертовы сожгу. И пусть мне влетит, а влетит мне так, как никогда ещене влетало, но я стерплю. Не надо, не надо копаться в семейных тайнах.Любопытство сгубило кошку. Нет, любопытство сгубило Тошку! А дед ведь испортилжизнь Нуцико… и хоть бы хны. Всякие там буквы у него не переводились. То О., тоМ., то А… А бедная Н. терпела все это. Что-то дедушка нравится мне все меньше именьше… А это, наверное, нехорошо. Никогда не буду вести дневников. Зачем,зачем он это делал? Или на старости лет ему в кайф было их перечитывать ивспоминать весь свой кобелиный алфавит? Или, как это еще называется,«донжуанский список». Фу, противно. Решено, я сожгу на фиг эти записи, ничеготам ценного нет, одно только самокопание, комплексы и блядство. В огонь! Вогонь! В огонь! Это будет воистину очищающий огонь! Мама там что-то насчетбиографов говорила, нельзя чужих людей к этому даже близко подпускать… Ни вкоем случае!

Марго наслаждалась жизнью. Первые двое суток они с Данейтолько купались, ели и спали. Но на третий день, когда она утром вышла изванной, Даня, еще валявшийся в постели, воскликнул:

– Маргоша, у тебя сегодня уже совсем другой вид.

– Мне тоже так показалось. Я и чувствую себя совсемпо-другому.

– А тебе не жарко в махровом халате? Быстро снимай егои иди ко мне.

– Данька! – засмеялась Марго.

– Я уж сорок три года Данька, иди ко мне! Я мечтаювыполнить свои супружеские обязанности.

– Ах обязанности?

– Марго, ты такая красивая и так загорела… Не мучайменя. И разве плохо начать день с любви?

Марго засмеялась особенным смехом, всегда сводившим его сума, и скинула халат.

Все свои мобильники Марго отключила. Родным и Татьяне вслучае чего велено было звонить на один из двух Даниных. По крайней мереникаких дурацких эсэмэсок, и никакого Вольника. Я вне зоны досягаемости, мнехорошо, мне так хорошо тут у теплого синего моря с моим мужем. А Вольник…Наверное взбесился, не застав меня… Ну и Бог с ним. Он тогда здорово мне помог,но я ведь с ним расплатилась… Она вспоминала о нем уже без дрожи. Я же Данькулюблю, он близкий, родной, понятный, с ним хорошо, и в сексуальном смысле тоже.Да, секс с Вольником меня потряс, но это было в экстремальной ситуации…Надеюсь, мое отсутствие и телефонная недоступность достаточно красноречиводадут ему понять, что между нами все кончено. Я люблю Даньку, и вся семья мояего любит, а это так важно…

– Да, Марго, после Эличкиных завтраков эта европейскаяшамовка как-то не хиляет… А сосиски просто гнусные. Помнишь шутку брежневскихвремен: что на языке Леонида Ильича значило «сосиски сраные»?