– Понятия не имею. Все зависит от условий. В принципеэто интересно, но подход уже изначально хамский – где бы ты ни был, срывайся илети. А потом выяснится, что я не их формат, а отпуск пропал… Нет уж, вернусь,тогда поговорим, если нужда во мне не отпадет.

Марго понравилась позиция мужа. Он во всяких передрягахумеет сохранять достоинство. А это дорогого стоит.

– Ну, так кто этот Михеев? Олигарх?

– Нет, наверное… Просто уставший от бизнеса крупныйбизнесмен, – и Марго пересказала мужу то, о чем ей поведал Михеев.

– Что ж, интересно будет взглянуть, как живут такиетипы… Как ты думаешь, там кто-то еще будет?

– Вряд ли, по-моему, он хочет просто посидеть сосвоими…

– Ты ему, может, и своя…

– Данька, ты не дал мне договорить! Со своимисоотечественниками и поговорить по-русски. И выпить, наверное. Он хорошиймужик.

Матильда Пундик на дачу не приехала. Сказала, что ей нужнопройти курс каких-то процедур в институте курортологии. Но зато она нашла дляТаськи преподавательницу музыки в соседнем поселке, которая займется с нейазами. Всего одна остановка на электричке, занятия ввиду запущенности случаячерез день по два часа. Ася сочла это вполне разумным шагом. Она побаиваласьэтой странной дамы. Нуцико тоже вздохнула с облегчением. Она все не решаласьвзяться за дневники Александра Афанасьевича. Ей попросту было страшно узнать онем нечто неприглядное сверх того, что уже давно знала.

– Нуца, ты что это в облаках витаешь? – спросилакак-то после обеда Эличка.

– Просто скучаю без Тошки.

– Я тоже скучаю без Тошки и без Марго… Тася чуднаядевочка, но она еще не такая близкая… Кстати, Нуца, она действительно нашла этоколечко?

– А по-твоему, она его украла? – рассердиласьНуцико.

– Вах, Боже упаси, Нуца, что ты говоришь!

– Тогда в чем проблема, Элико?

– Может, ей кто-то его подарил? Взрослый какой-нибудьмужчина? Она что-то похорошела в последнее время, глаза такие мечтательные,знаешь, скромная провинциальная девочка, ей легко задурить голову…

– Элико, скажи, ты почему во всем видишь какие-тоистории, в основном любовные? Сериалов насмотрелась? Да я вместе с Тасей шла полесу, она увидела колечко, оно такое грязное было, видно, давно валялось… Однимсловом, глупости это все! А что касается взрослого кавалера, то это тоже некатастрофа…

– Это всегда катастрофа! Вай мэ, Нуцико, что тыговоришь!

– Ай, ладно, – махнула рукой Нуцико, – хочешьво всем видеть катастрофу, на здоровье! Я пошла курить.

Нуцико пребывала в смятении с того момента, как Маргозатолкала под ее кровать картонный ящик с дневниками. Я должна это сделать, яобещала Марго, просто смешно… но мне жутко, нет, я не буду это читать. Маргоприедет, я скажу – не могу… А ведь это такой пустяк, такая ерундовая просьба… Ая… старая дура… Чего я боюсь? Узнать, что он был далек от совершенства? Какбудто я этого и так не знаю… Нет, я должна хотя бы попытаться. Взять в рукихоть одну, первую попавшуюся тетрадку, раскрыть ее просто наугад… Да, Саша быллегкомысленный человек, но он еще и великий композитор, попавший в тискижестокой и несуразной власти, вот и жил как мог… И если я это заранее знаю, точего боюсь? Что в этих дневниках он пишет о том, что убивал и насиловалмладенцев? Глупости. Просто я боюсь прочитать что-то неприятное о себе… Яуверена, что он много неприятного писал обо мне, у нас были такие трудныеотношения…

Нуцико потушила сигарету, бросила окурок в маленькуюметаллическую урну, стоявшую возле лавки, и пошла к себе. Заперла дверь, чегопрактически никогда не делала, и вытащила из-под кровати ящик.

Первая тетрадка была датирована пятьдесят девятым годом.

«Странно, казалось бы, я абсолютно русский человек, ноалкоголь не приносит облегчения… Сколько раз я пытался, подобно многимколлегам, топить свои беды в алкоголе, но нет ни забвения, ни облегчения,наоборот, все только обостряется… Грузинское винное питие приносит радость, нолишь на считанные минуты… И к тому же когда рядом Н. Впрочем, рядом с ней ивина не надо, достаточно услышать ее голос, увидеть ее насмешливую улыбку – и яготов забыть обо всем. Удивительно, она самая некрасивая из сестер… Бурячувств! Я знаю, это великий грех, но что же делать… И так чудовищно редкоудается остаться наедине, не скрывать своих чувств… Впрочем, она их скрываетпочти всегда, даже когда мы вдвоем. Поспешишь – людей насмешишь, как это верно…Я поспешил… Если бы тогда, когда я впервые увидел ее, совсем юную, я не был быуже женат на Этери и не родился бы Левка… Никогда не забуду, как она вдругвозникла на пороге – тоненькая, высокая, в пышной шуршащей юбке, совсем непохожая на красавиц-сестер… У меня тогда сразу заболело сердце… Я понял – вотмоя женщина… А она как будто почувствовала что-то, отвернулась и сталарассказывать о том, что творится в Ленинградском университете, как оттудавыгоняют евреев-преподавателей… Говорила, ничего не боясь, хотя видела менявпервые в жизни…»

Нуцико выронила тетрадь. Не могу! Да и не хочу! С ума он,что ли, сошел так откровенно писать… А если кто-то это прочтет? Столькодесятилетий хранить тайну, чтобы любой взявший в руки тетрадь все понял? А еслиЭтери прочла это? Может, потому и ушла так рано? Какой ужас, какой неизбывныйкошмар и какое преступное легкомыслие! Легкомыслие на грани злодейства, тогосамого, которое якобы несовместно с гением… Как можно было не уничтожить этидневники? Он распорядился всем своим имуществом, а дневники… Или ему хотелось,чтобы потомки оценили его донжуанские подвиги? Он не подумал, каково это будетчитать Марго, Тошке, мне, наконец? Что станут обо мне думать и говорить?Чудовищно… Конечно, это эгоцентризм творца, но разве творец не должен бытьэлементарно порядочным человеком? А ведь принадлежит к тому поколению, мужчиныкоторого еще не хвастались в открытую своими женщинами или по крайней мере неназывали их имен. Сейчас это даже не считается непорядочностью… Но Саша… Дворянин…Воображаю, сколько там еще подобных записей, и, может быть, куда болееоткровенных… Нуцико наугад вытащила другую тетрадь и сразу увидела: «Сцена былабезобразная… Я повел себя не лучшим образом, наверное, надо было как-то иначедействовать, но у меня потемнело в глазах… Моя маленькая девочка, моя обожаемаяМарго спит в объятиях мужика… Чудовищно! Мне кровь бросилась в голову, я себяне помнил от ярости… Выволок парня из постели, грязно ругался, орал… Пареньтоже орал и ругался, в какой-то момент пихнул меня в кресло, я хотел опятьброситься на него, но обессилел… Он потребовал, чтобы Марго сию минуту ушла сним, но она, похоже, просто постеснялась встать при мне, на них, кажется, дажепростыни не было, она сжалась в комочек, прикрылась руками… А этот наглец дажене отвернулся, натягивая штаны… Должен заметить, что у парня оказалисьвыдающиеся мужские достоинства, даже завидно…»