Да что я, в самом деле, беспокоюсь! Электросчетчик, что ли, я пришла проверять?!

Отставив в сторону беспричинно возникшую настороженность, я прошла по тропинке к высокому крыльцу под навесом. Подойдя к двери с отодвинутой наружной задвижкой, с проушинами для навесного замка, я решительно и громко стукнула несколько раз. Не дождавшись реакции хозяев, я уже нагло, с дребезгом, забарабанила в окно рядом с крыльцом.

— Да что они там, поумирали, что ли? — пробурчала я, с силой толкая дверь.

Наглость всегда приносит какие-нибудь плоды.

Дверь с противным скрипом внезапно поддалась, и я перешагнула через порог. Постояв немного, чтобы глаза привыкли к темноте, и жалея, что подошвы кроссовок не стучат по деревянному полу, как кованые каблучки, я направилась к еще одной приоткрытой двери, ведущей внутрь дома.

— Хозяева! — крикнула я громко, еле удержав себя от дурацкого: «Ку-ку!»

Однако выйти мне навстречу хозяева не торопились. Впрочем, дом отозвался на мой призыв, но, увы, не по-человечески. Где-то в глубине дома гавкнула собака и с подвываниями заскулила, будто жалуясь на свою нелегкую долю. Опасность нарваться на собачьи клыки была реальна, и следовало соблюдать если не вежливость, то, уж во всяком случае, осторожность.

Помня об опасности, я оставила дверь в прихожую открытой — таким образом в нее проникало хоть немного света — и двинулась наугад по коридору, готовая в любой момент к поспешному отступлению. За эту осторожность я не раз потом себя хвалила.

Нет, собака мне так и не попалась. Мне вообще никто не встретился.

Все случилось в одно мгновение…

За спиной что-то коротко прошуршало. Я даже дернуться не успела, как шею обожгло настолько сильной болью, что мне показалось, будто ее перерезают лезвием. Моя реакия и физическая подготовка сыграли свою роль, и в ту секунду, когда удавка уже врезалась в кожу, я умудрилась подцепить ее пальцами.

Гаротта — стальная струна или тонкая цепочка — инструмент для надежного и бесшумного убийства. При умелом использовании она впивается в шею, не оставляя ни единого шанса жертве, в предсмертной судороге бесполезно скребущей горло ногтями.

Сначала я почувствовала нестерпимую боль, а дальше автоматически включилась программа самозащиты — спасибо Косте Чекменеву, изрядно помучившемуся со мной на тренировках.

Убийца стоял вплотную сзади, растягивая концы струны в разные стороны. Он не успел закончить свое подлое дело, когда мое колено резким движением вскинулось кверху, пятка прижалась к ягодице, а бедро резко дернулось вниз. Подошвой кроссовки я надежно угодила нападавшему между ног и впечатала ее с такой силой, на какую только была способна. Задохнувшись от боли, убийца выпустил из рук стальную струну. Оттолкнув его, я почувствовала, что оседаю на пол. Падая, я ушибла плечо и рефлекторно выдернула пальцы из-под удавки. Впиявившаяся в кожу струна причинила мне дополнительную боль. Нащупав за затылком один конец удавки, я поспешно высвободилась от нее.

Осознавая на данный момент только то, что меня сейчас всерьез постарались отправить на тот свет и что убийца мог еще не отказаться от своих намерений, я вскочила на ноги и с гароттой в руке шагнула к корчившемуся и глухо рычащему от боли мужчине. И тут на меня накатила такая истерика, что впоследствии, вспоминая о том, что произошло дальше, я не раз краснела от стыда.

Пританцовывая на полусогнутых ногах, я принялась изо всех сил хлестать его струной. Перекладинки на ее концах щелкали по голове, по плечам и несколько раз попали ему в лицо. Нападение застало его врасплох. Он поднял голову и, без единой попытки к защите, держась за стенку, стал подниматься. Когда он уже почти выпрямился, я еще раз ударила его ногой в живот.

Он опять скорчился, теперь уже лежа. Не удержавшись на ногах от внезапной сильной дрожи в коленках, я уселась рядом.

Внимание постепенно возвращалось в нормальный режим восприятия окружающего, и я опять услышала собачий визг, перемежающийся злобным брехом. Взбудоражили мы животное своей возней, заставили нервничать.

Мой партнер по драке, похоже, начал приходить в себя. Расслабился, глубоко задышал и тут же обдал меня алкогольным перегаром. Ах, тварь ты этакая!

— Послушай, мерзавец, — обратилась я к нему с праведным негодованием, — даже забравшегося в дом воришку нормальные люди не кидаются душить, не спросив хотя бы о целях визита.

Мерзавец посопел, подумал о своем и выдал коротко, но ясно:

— Пош-шла ты!..

— И пошла бы, если б ты меня в дверях не встретил. А сейчас прими в знак признательности за обхождение!..

Я сидела на подходящей от него дистанции, и пощечина — нет, это была оплеуха — получилась весомой и классически звонкой. Мерзавец охнул и, взмахнув рукой, попытался меня достать. Пришлось со всей серьезностью посоветовать перестать наконец резвиться и взяться за ум. В противном случае я обещала не удержаться и повторно применить меры воздействия… С некоторыми добавлениями…

Пока я упражнялась в красноречии, не забывая, кстати, о ненормативной лексике — чтоб до него легче доходила родная речь, — он оправился настолько, что сел и внимал мне, разинув рот.

— Так ты — не она? — удивился он, едва я смолкла.

— Ну, это еще вопрос! — возразила я, поднимаясь. — Вот что я — не он, так это без сомнений.

Юмора он не понял, но, кажется, даже обрадовался чему-то. Я пнула его, как колесо, носком кроссовки и велела подняться и провести меня в помещение, более подходящее для объяснений, чем это. Но наглости его не было предела.

— Каких еще объяснений?.. — начал он, но я не дала ему договорить.

— Ты что, свинья, — заорала, как ненормальная, — думаешь, что я вот так просто оставлю тебя в покое после всего, что ты со мной сделал?

— А что, платить мне тебе нечем, — пробурчал он, вставая.

Слегка прихрамывая, он повел меня обратно в прихожую и, не дойдя до нее, открыл не замеченную мной ранее дверь. Мы оказались в гостиной, обставленной старой, послевоенной поры, мебелью. Снаружи окна были закрыты ставнями, изнутри — занавесками, под потолком тускло горела лампа в синем матерчатом абажуре с бахромой.

В обычной ситуации я с удовольствием обошла бы эту комнату, рассмотрела и потрогала бы комод, покрытый лаком буфет и шифоньер. Тут даже был сундук, размером с односпальную кровать. Но все это я едва заметила, потому что меня колотила нервная дрожь и мне было не до интерьеров.

«Мерзавец» подошел к столу, заставленному тарелками с остатками еды, и осторожно опустился на стул с круглой спинкой и гнутыми ножками, после чего обратил ко мне свой лик.

Ничего особенного: худощавое вытянутое лицо, морщинистый лоб, мутноватые глаза, острый нос, толстые, синюшные губы и большие залысины. На вид лет под пятьдесят. Ничем не приметен и обычен, как эмалированная кружка.

Я бросила гаротту прямо на тарелки с объедками, с грохотом придвинула стул и упала на него, почувствовав внезапную навалившуюся слабость. Он смотрел на меня снизу вверх, и от этого взгляд его казался виноватым.