— Ну, погоди, Татьянка, — пригрозил мне Костя в свойственной ему грубовато-ласковой манере, — попадешься ты мне в спортзале. Сэнсэй Чекменев найдет способ сорвать на тебе свою досаду! Может, завтра? — спросил он с такой надеждой в голосе, что я не смогла больше проявлять твердость.

— Хорошо, только не с утра.

— Да, не с утра. Утро у меня забито плотно. И большая часть дня, пожалуй, тоже.

— Я позвоню тебе, хорошо?

— Обещаешь?

— Обещаю.

Как мало нужно, чтобы успокоить мужчину, испытывающего к вам слабость. Особенно если и вы к нему не равнодушны. Впрочем, я стараюсь выполнять свои обещания.

Итак, решение принято.

— Я ввязываюсь в эту историю и постараюсь не искать для себя новых неприятностей, — сказала я своему отражению, и оно не возразило, а напомнило лишь о том, чтобы перед сном я не забыла положить на шею компресс. В противном случае неприятности начнутся сразу после пробуждения.

Шестьдесят тысяч «зеленых» — тридцать процентов от суммы, в которую я скромно оценила дом Семиродовых, стимулировали мое желание к действиям. Это вам не конвертик с жалкой пятисоткой мелкими купюрами.

Прошедший день был бы неполным, если бы я, следуя своей стародавней традиции, еще кое-что забыла. Чтобы определить «что день грядущий мне готовит», в спокойные периоды моей жизни гадать я предпочитаю по вечерам, а в моменты особого напряжения, загруженности или треволнений — по мере надобности. Хотя сегодняшний день выдался, прямо скажем, своеобразным, о гадальных костях я вспомнила только сейчас.

Вытряхнутые из мешочка кубики раскатились по ковру в разные стороны.

4+15+28. В переводе с языка цифр на человеческий это означало: «Причудливый поток жизни, несущий вас в своих струях, проявляется в сознании чередой обстоятельств, зачастую не зависящих от вашей воли. Умейте изменить планы действий в соответствии с переменами, происходящими вокруг. Излишняя настойчивость сродни слепому невежеству».

Когда-то, тренируя память, я заучила наизусть целый том расшифровок подобного рода и с тех пор безошибочно пользуюсь плодами этого воистину титанического труда.

Хорошо. Буду действовать сообразно обстоятельствам. Тем более, я уже оставила мысль о том, что это дело будет спокойным. Недаром же Ганс не захотел говорить о нем в кабинете и мялся, рассказывая на улице. Но негодяй не соизволил выложить все в деталях и предупредить об осторожности. А может быть, он и сам толком ничего не знал. Впрочем, о бурном прошлом Кирилла Федоровича — не к ночи будет помянут этот вурдалак — все же рассказал. Меня заинтересовало, что документы на дом оформлены на старика. Помнится, я едва не спросила Малышева, кто настоящий владелец. Видимо, Ганс решил, что я и сама быстро во всем разберусь. Уж разобралась! Слава богу, что дело только компрессом кончилось. А Гансу я все-таки позвоню — послушаюсь гадания — и, несмотря на поздний час, поблагодарю за полную информацию.

Татьяна Александровна в зеркале не возражала. Она удалилась, а когда появилась вновь, держала в руках хрустальный бокал с коньяком, пепельницу и сигареты.

Значит, так. Старик Семиродов является домовладельцем де-юре, а де-факто хозяйка дома — некая девица Екатерина Лозовая, унаследовавшая имущество от своего деда, тоже уголовника, которого Семиродов знал по своему бурному прошлому.

И вот Екатерина прибывает в Тарасов, чтобы вступить в права наследования. Права ее Кириллом Федоровичем не оспариваются, и это странно. Он готов заплатить ей отступного и оставить дом — по бумагам его собственный — за собой.

Скорее всего здесь-то и зарыта причина отказа Семиродова продать дом Малышеву. Видимо, какие-то законы уголовной среды не позволяют Семиродову послать Лозовую к черту и снюхаться с Гансом. Скорее всего причина отказа именно в этом. Моя задача или устранить причину, или изменить обстоятельства таким образом, чтобы они не препятствовали сделке. Но как это сделать? Минимум, надо составить план действий, а для этого надо хорошо разбираться в деталях.

Я хлебнула коньячку, чтобы отметить свое первое логичное умозаключение, и с удовольствием закурила.

Продолжим. Выходит, так: получай, Екатерина, наличные, вали в свои родные веси и оставь старого кореша в покое, дай дожить оставшиеся дни в привычном месте.

Не тут-то было! Вражда, возникшая между Семиродовым и Лозовой, оказалась настолько сильной, что одна сторона дошла до серьезных угроз, а другая решилась на глупое во всех отношениях убийство. Ведь, накидывая петлю мне на шею, Иван был уверен, что убивает Екатерину Лозовую. Чтобы на такое решиться, одной угрозы поджога мало.

Заподозрить в помешательстве Лозовую я не могла — не было оснований. Стало быть, намерение сжечь собственное наследство, за которое без хлопот можно взять неплохие деньги, это средство выколотить из Семиродовых нечто более ценное и принадлежащее, без сомнения, ей же.

Что же явилось яблоком раздора? Помнится, Иван заикнулся о каких-то каплях, но в этот момент появился Кирилл Федорович — будто ждал за дверью — и велел племяннику заткнуться. А когда возле машины я опять спросила его о том же, Иван ответил, что это всего лишь старая тюремная байка, и говорить на эту тему больше не захотел.

Я даже усмехнулась — ни дать ни взять, «тайны мадридского двора»! Но что бы это могло быть на самом деле? Похоже, вокруг закипали страсти.

Как вчера выразился Иван? Мать их? Так вот: тайны, мать их! Завтра я начну эти тайны раскрывать.

Затушив сигарету и глотнув еще кофе, я сняла телефонную трубку и набрала номер Малышева. Он ответил мне сам. Голос был сонным и недовольным.

— Татья-ана Александровна! — вяло поздоровался он, зевая.

Я сразу сбила с него сонливость, окатив, как водой из ковша:

— Ганс, как вы воспримете, если в доме Семиродовых случится пожар?

— Вы полагаете, это телефонный разговор? — спросил он после недолгого раздумья.

— Ничего страшного, — ответила я, — не мы же с вами будем его поджигать.

— М-м, тогда — положительно.

— Я думаю! В таком случае платить за дом вам не придется, не так ли? Только за сад и надворные постройки. А квартиру погорельцу, при ваших возможностях…

— Вы о чем, Татьяна Александровна! — перебил он меня. — Вы это серьезно?

— Пока не знаю.

— А когда узнаете?

— Когда буду уверена, что сгоревший дом не помешает мне получить свои тридцать среб… — я улыбнулась своей оговорке, — процентов от его теперешней стоимости.

— Сколько?

Каким кратким и деловым сделало Ганса волнение!

— Шестьдесят тысяч, не считая накладных расходов.

— Будьте уверены! — услышала я в ответ и, не прощаясь, положила трубку — пока это все, что я хотела услышить.

То ли коньяк меня так расслабил, то ли отдала я Гансу последние остатки своей взвинченности, только вскоре глаза мои стали слипаться. Мечтая о постели, я соорудила на шее компресс. Оставалась еще мысль об ужине, но, решив, что поужинаю в завтрак, я отправилась на боковую.