— Да, собственно… Думаю, пора нам взяться за старину Генделя. Я подумал… У него есть одно превосходное сочинение… то есть Концерт для органа с оркестром. Вы-то, конечно, знаете, Эванс, но, думаю, для остальных он будет в новинку. Называется «Аллилуйя».

— Произведение для хора «Аллилуйя»? — живо переспросила миссис Роберте.

— Да нет, боже ты мой! Ничего подобного. Это в ре-миноре, в книге второй. Я забыл номер опуса…

— Опус 7, номер 3,- отчетливо произнес Эванс.

— Точно. Он состоит из двух коротких частей приблизительно на двенадцать минут, так что в самый раз для открытия концерта. Мне всегда хотелось попробовать исполнить его на органе Сити-Холл (превосходный инструмент), так что, если вы сможете вставить его в программу, лично я буду очень вам благодарен.

— Еще бы, мистер Вентри, — весьма язвительно подхватила мисс Портес.

— Имейте в виду, — поспешил заверить ее Вентри, — там есть очень простенькая и живая партия для оркестра. Собственно, именно это я и имел в виду, когда предлагал ее. Я думал, мы можем исполнить ее в обработке Генри Вуда, если вы, Эванс, согласитесь использовать кларнеты. Это добавит пьесе красочности.

— Конечно, — сказал Эванс. — То есть если остальные члены комитета согласны. Лично я думаю, что концерт «Аллилуйя» как нельзя лучше отвечает нашим целям.

Миссис Бассет, заметно порозовев, вторила ему.

— Считаю, что мы очень обязаны мистеру Вентри, — сказала она. — Кажется, это будет самая подходящая пьеса.

— Так оно и есть, миссис Бассет, уверяю вас. Я исполню ее с наслаждением.

Для постороннего уступка Эванса Вентри в отношении генделевской «Аллилуйи» для органа странно контрастировала с той властностью, что он проявил, диктуя остальные номера программы, но Петигрю уже довольно много знал о делах общества, чтобы по достоинству оценить разыгранную комедию. Вентри был довольно вульгарным толстым типом, обладающим тонким музыкальным чутьем и огромными деньгами. Ему же принадлежал солидный по размерам и богатству дом сразу за Маркгемптоном, где находилась прекрасная коллекция музыкальных инструментов и орган. Петигрю с женой бывал у него в гостях и пришел к выводу, что Вентри — всего лишь посредственный исполнитель, хотя и восторженный поклонник органа и страстный любитель Генделя. Он был уверен, что, предоставленный себе, Эванс не выбрал бы Вентри в качестве солиста для одного из своих концертов. Миссис Бассет также не потерпела бы его в числе членов комитета. В противоположность Диксону, у него в родословной не струилось ни струйки голубой крови, и он был решительно не того типа, которому она симпатизировала. Но как казначей общества Петигрю прекрасно знал, что ни Эванс, ни миссис Бассет не были независимыми. Последние несколько лет балансовые счета общества ежегодно показывали дефицит.

И каждый раз разрыв между доходом и расходами восполнялся дотациями порой весьма значительными — от некоего типа. Миссис Бассет неизменно упоминала о нем как об «анонимном благотворителе». (Многие простаки даже в составе комитета полагали, что щедрый незнакомец — сама миссис Бассет, и она не пыталась раскрыть им правду.) Ныне анонимный благотворитель решил выйти вперед и потребовать вознаграждения. Вот так просто все и было.

Остальные члены комитета, несколько растерянные, приняли предложение Клейтона Эванса открыть первый концерт пьесой, выбранной Вентри, и с программой на этом закончили. Краем глаза Петигрю перехватил нечто вроде подмигивания от Диксона, когда тот писал протокол заседания. Затем Эванс пустился в обсуждение строго технических сторон исполнения, в вопросы обеспечения оркестровых партий, и внимание почетного казначея отвлеклось. Оно было вновь привлечено к происходящему из-за возникшего чувства похолодания взаимоотношений на территории отдельно взятого кабинета. Словом, подул бриз в связи с вечной проблемой духовых инструментов в оркестре. Петигрю, чье знание оркестровой музыки было весьма ограниченным, представлял, хотя и смутно, что в задних рядах оркестрантов стоит множество неприметных людей, знай себе дующих в изогнутые под самыми немыслимыми углами блестящие медью трубы, и с удивлением убедился, что для данной группы оркестра чрезвычайно трудно подыскать исполнителей.

— Как обычно, мы жалко выглядим в отношении духовых, — заметил Эванс. Феллоуз достаточно приличный флейтист, но кроме него, у нас нет никого, кто смог бы исполнять на любом из инструментов первую партию. А гобоя у нас и вовсе нет. Это крайне досадно, поскольку невероятно затрудняет репетиции. Диксон, вам, как обычно, придется заняться поисками профессионалов. Сейчас посмотрим… Значит, нам нужно будет два гобоя, один кларнет…

Вентри и миссис Роберте заговорили одновременно. Причем Вентри сумел-таки опередить даму.

— Молодой Кларксон неплохо играет на кларнете, — заявил органист. Последнее время он много работал.

— Я знаю, — ответил Эванс. — Я не возражаю против него. Он вполне прилично может исполнить партию второго кларнета.

— В этом сезоне, — настаивал Вентри, — молодому Кларксону очень хотелось бы быть первым кларнетом. Он просил меня особо упомянуть об этом.

— Для этого он недостаточно хорош.

— Молодой Кларксон сказал, что, если ему не дадут играть первую партию, он вообще выступать не будет.

— И прекрасно, — сдержанно произнес дирижер. — Значит, достаньте нам двоих кларнетистов, хорошо, Диксон?

По его тону было ясно, что это был пункт, за пределами которого даже анонимный пожертвователь не может позволить себе играть на терпимости дирижера, и Вентри, покраснев от досады, умолк. Но вопрос оставался открытым. Свое слово еще не сказала миссис Роберте.

— О, мистер Эванс, — задыхаясь, заговорила она, — если вопрос упирается в кларнет, у меня как раз есть нужный человек.

Петигрю решительно нравилась миссис Роберте, милая доброжелательная женщина с растрепанными седыми волосами и вечно озабоченным лицом, которое означало искреннюю озабоченность чьими-то проблемами. Она была замужем за уверенным в себе и удачливым бизнесменом, ведущим аукционистом Маркгемптона. Ей было несправедливо предназначено судьбой стать матерью целого выводка уверенных в себе и удачливых детей, в результате чего свой высокоразвитый инстинкт помощи слабым ей приходилось удовлетворять на стороне, вне семьи. Достаточно было хромой собаке попытаться пролезть через лаз в заборе на глазах миссис Роберте, как она тут же бросалась твердо и бережно перетаскивать ее на другую сторону. Она прославилась этой своей чертой, и по желвакам на скулах Эванса было ясно, что перспектива иметь в своей группе духовых хромую собаку уже не кажется ему лучше предложения Вентри.

— В самом деле, миссис Роберте, — предпринял он попытку переубедить даму, — а вы не думаете, что будет лучше, если мы, как обычно, отдадим партию кларнета в руки профессионала?

Миссис Роберте мгновенно приобрела решительный вид, чуждый ей совершенно, за исключением случаев, когда затрагивались чужие интересы.

— Он и есть профессионал, — парировала она. — В этом все и дело. Во всяком случае, был им. Это один поляк.