Воин может могучим ударом копья пробить чешую серебряного дракона, но чудовище не подпускает охотника на расстояние прямого удара. Тем не менее, серебряные драконы были практически полностью истреблены в прошедшие века. Казалось бы, так ли уж велика слава, которую приобретает победитель серебряного дракона, да и вред от этого чудовища несравним с убытками, которые наносят его собратья. Тем не менее, именно серебряный дракон был самой желанной добычей рыцаря. На битву всегда выходили вдвоём: рыцарь и маг. Мне удалось восстановить редчайшее и сложнейшее заклятье сохранения истиной природы серебряного дракона. В «Драконологии» Варуса сказано, что серебряного дракона следует скорее называть серебристым, за цвет костяной брони. Так вот, почтенный Варус ошибался, дракон и впрямь покрыт чешуёй из чистейшего серебра. Спасаясь от нападения, дракон обращает серебро в кость и легко улетает от противника. А когда он лежит в своём логове или терзает жертву, он возвращает чешуе металлические свойства. Если незаметно подкрасться к нему в это время, и задействовать открытое мной заклятье, то дракон не сможет изменить природу чешуи, а серебро — металл веский, и отяжелевший дракон не сумеет взлететь. Однако следует помнить, что серебряную броню, в отличие от костяной, не так просто пробить. Известны случаи, когда рыцарь погибал, после чего разъярённый дракон набрасывался на волшебника, и лишь изощрённые боевые заклинания позволяли второму из охотников уцелеть. Тут уже речь идёт не о добыче, а о собственной жизни. Зато в случае удачи прибыль превосходит все ожидания. С убитого чудовища удаётся снять до ста пудов чистейшего серебра. К тому же, это не просто слитки, а необычайно красивая чешуя, столь тонкой работы, какая недоступна лучшим из ювелиров. Говорят, в замке Гелиотберг хранится воинский доспех, собранный из серебряных чешуй, снятых с поверженного дракона.

— Нагрудник! — громко объявил сэр Гелиот. — Его носил мой прадед, который собственноручно поразил чудовище.

— Благодарю вас! — воскликнул магистр. — Я обязательно внесу ваше уточнение в свой труд.

На этих словах две чёрных фигуры, сидящие в последнем ряду, молча переглянулись. Лиц их, конечно, не было видно, но что они переглянулись, ни у кого сомнения не вызывало.

Болотных пастухов в Ахенбауме боялись и уважали. Никому в голову не могло прийти, что им куда-то запрещено входить, но прежде деревенские чародеи не появлялись на заседаниях Академии. И вот, они явились, сразу двое, и не понять, то ли это мужики-скотоводы, зашедшие из любопытства, то ли колдуны, о которых шёпотом рассказывают.

Теперь можно судить, что, хотя лица гостей скрыты под пастушьими капюшонами, они не просто сидят, а слушают доклады и делают какие-то выводы. Ещё бы знать — какие.

Учёное собрание с удовлетворением восприняло доклад. Именно на таких трудах держится авторитет Академии. Зато следующее выступление обещало быть скандальным, просто потому, что все выступления доктора Брамуса были скандальными.

Брамус вышел на кафедру с видом циркового борца.

— Болваны! — рявкнул он, заставив учёных мужей пригнуться. — Какие к дьяволу драконы? Их нет, не было и не будет, если, конечно вы сами не создадите их. Но тогда — берегитесь: создавший дракона будет пожран им! Создателю, вообразившему, будто он встретил дракона, не поможет ни самое острое копьё, ни самые изощрённые заклинания. Уничтожить воображаемое чудовище может лишь тот, кто не имеет отношения к его рождению. «Тебя нет, ты лишь кажешься!» — вот вам простое заклинание, уничтожающее любого, самого ужасного дракона. Уничтожающее сразу и без остатка. А вы, многоучёные дуралеи, занимаетесь здесь абсолютной ерундой. И сокровища, которые вы вытрясите из серебряного дракона, окажутся такими же воображаемыми, как и сам дракон. В лучшем случае, вы сумеете сложить серебро в кошели, но вытрясти оттуда сможете только сор и пепел.

Собрание возмущённо загудело, и над этим гулом вознёсся рёв сэра Гелиота:

— Врёшь, мерзавец! Да за такие слова я тебя голыми руками в кашу размажу!

Герой вскочил со своего места и ринулся к трибуне, намереваясь учинить над докладчиком кулачную расправу.

— Убью, тварюгу!

— Попробуй! — Брамус бодро спрыгнул с кафедры и принял боксёрскую стойку.

До такого противостояния учёные диспуты ещё не доходили. Профессора и магистры повскакали с покойных кресел, кто-то кричал, воздев руки к потолку, но ни один даже не пытался колдовать; древний запрет въелся в них намертво.

Сэр Гелиот замедлил свой бросок. Он не ждал сопротивления и полагал, что надаёт хаму пощёчин, а тот будет утираться и плакать, а вот драться на кулачках с мужиковатым волшебником, он был не готов. Но и отступать было нельзя.

Неизвестно, чем бы закончилась безобразная сцена, если бы не пришельцы с солёных болот.

— Стойте! — раздался звонкий голос.

Одна из укутанных в плащ фигур вскочила, столкнув с головы капюшон, под которым обнаружился белый женский платок. Длинные волосы рассыпались по плечам, а платок упал на пол между драчунами.

То не было колдовство, но древний, освящённый бесчисленными веками обычай. Женщина может остановить любую ссору, бросив между противниками платок. Хоть деревенская потасовка, хоть дуэль благородных лордов должны прекратиться в то же мгновение. Ссора немедленно утихла, зато назрел новый, небывалый скандал. Женщина на заседании магической академии! Такого не было во все века!

— Баба! — одновременно выдохнули рыцарь и маг.

— Сударыня! — возгласил председательствующий. — Переодевшись в мужской костюм, вы ввели нас в заблуждение. Кроме того, вы вздумали выдать себя за одного из наших уважаемых гостей. Сударыня, извольте немедленно покинуть зал заседаний!

— Нигде в уставах Академии не написано, что маг не может быть женщиной! — громко выкрикнула самозванка. — Значит, не может быть никакого запрета женщинам входить в этот зал и участвовать в диспутах. Ваше обвинение в переодевании также ложно. Пастушеский плащ с капюшоном — не мужская одежда.

Его надевает любой пастух, даже если бы он был ребёнком. Если кто-то сомневается в моём праве носить такой наряд, предлагаю ему прямо сейчас пойти со мной на болота и научить меня, как следует пасти овец.

Ответом было растерянное молчание.

— Не расстраивайтесь, — произнесла болотная жительница. — Я ухожу. Продолжайте ваши штудии, господа.

Если бы не всеобщая растерянность, академики могли бы заметить, что пастухи так не говорят, и, значит, не всё так просто с самозванкой. Однако на странности никто не обратил внимания, и штудии были продолжены.

Двое