Неудивительно: ведь это тема его последнего романа. Но хоть раз в жизни мне хочется, чтоб хоть кто-то меня поддержал.

– У меня уже была великая любовь, и я знаю, что ее не заменить, – слова вылетают, словно заученные, как и всегда. Я произношу их и чувствую, насколько они пустые. Я правда до сих пор в этом уверена или просто привыкла держать оборону?

– И для тебя это конец? Ты никогда даже думать о любви не будешь? – его голос сочится неверием, и он смотрит на меня своими завораживающими, бездонными глазами. Я быстро отворачиваюсь, чтобы не потеряться в них.

– Дело не только в этом, – получается как-то отрывисто.

Мне тяжело понять, кем я должна с ним быть. Развеселой Арией, которую видит весь остальной мир, или собой настоящей?

– Но ты еще…

Я обрываю его:

– Не смей говорить «молодая».

Он улыбается.

– Я собирался сказать, «заслуживаешь любви».

Мое сердце пропускает удар.

– А вот и нет.

– Теперь никогда не узнаешь.

У него всегда выходит разрядить обстановку, и какая-то часть меня наслаждается тем временем, что мы проводим наедине. Его темные волосы вьются у ушей, и на какое-то мгновение инстинкт шепчет мне отвести локон прочь, но я ловлю себя и отдергиваю руку. К счастью, он не замечает, а я силюсь сосредоточиться на разговоре.

– Ты любил раньше? – спрашиваю я, стряхнув оцепенение. – По-настоящему, когда сердце колотится в груди, этой волшебной, пьянящей любовью?

– Конечно. Я же не монах.

– И как она закончилась?

– Для меня – не очень. Я даже не подозревал, что конец близок, не было и намека.

За этим явно кроется какая-то история, но я его не допрашиваю.

– Вот и разница. Твоя закончилась добровольно. Мне же не оставили выбора.

– Но как бы она ни закончилась, разве это не грустно? – его бархатный голос нежен, и я предполагаю, что Джонатан один из тех людей, кто, когда любит, отдает всего себя. – И что бы ни случилось, она оставила свой след.

– Вы, писатели, всегда пытаетесь приукрасить.

Любовь – такая запутанная тема…

Он смеется.

– Мои отношения закончились несчастливо, но когда бывает по-другому? Не то чтобы люди праздновали разводы. Мы изменились, мы оба, как люди, как партнеры, а обратно вернуться уже нельзя, понимаешь? Но это не означает, что я не смогу полюбить вновь.

Он тоже говорит словно заученно, будто он повторял это снова и снова. Я знаю, потому что отвечаю так же на все расспросы о Ти Джее. Что такого случилось с этим милым парнем, от чего он оказался на краю света? Отчего-то я уверена, что вряд ли они просто остыли друг к другу.

– Должно быть, было тяжело, но я рада, что ты остался открыт к другим людям.

Может, все решает смерть? То потрясение, которые испытываешь от потери кого-то навсегда, понимание, что утерянного уже не вернуть.

Его лицо сияет под лунным светом.

– Я надеюсь. Что если первая любовь была всего лишь прелюдией к чему-то большему? Ты не согласна?

– Не для меня. Не думаю, что для меня это возможно.

Ти Джей всегда останется для меня единственной истинной любовью. Иначе какой бы я была женой?

– Ах, ну ты же не можешь знать этого наверняка.

– Могу.

– Не можешь.

– Мое сердце знает.

– Сердце переменчиво.

– Может, твое. Но не мое точно.

Он приподнимает бровь.

– Иногда надо лишь сделать шаг, а там время покажет.

Мы идем в тишине. Я не могу придумать такого ответа, который он поймет и который не будет звучать так, будто я обрекаю себя на жизнь в чистилище. Мы подходим к знаменитому мосту Жака Габриэля[28]. Под светом луны он кажется желтым, река Луара нежно накатывает на берега. Картина как из сказки.

– Разве тебе не бывает одиноко? – спрашивает он.

Каждый чертов день.

Он замечает мое промедление и продолжает:

– Я большую часть жизни провел в одиночестве.

– Даже несмотря на то, что тебя окружает толпа обожающих фанатов по всему миру? – мягко дразнюсь я.

Он улыбается, но эта улыбка не трогает глаз. Одиночество окружает его, словно парфюм, и его легко увидеть, если сумел распознать. Грусть в глазах, полуулыбка. То, как он всегда смотрит куда-то поодаль, словно ждет, как что-то материализуется.

– Им нравятся герои, а не автор.

– Я очень сомневаюсь. Так почему бы не найти эту великую новую любовь, о которой ты говоришь?

– Я пытаюсь.

Он отводит взгляд, и я не знаю, что сказать. Он имеет в виду меня? Выбери меня, хочется крикнуть мне, но я быстро исправляюсь: прости, но я недоступна. И вот мы оба, потерянные в этом мире, оба бежим от боли, вынужденные носить притворные улыбки и делать вид, что мы живем полными, счастливыми жизнями, хотя на самом деле у нас внутри – пустота.

Неужели для нас наступил конец?

Но ведь у его ног весь мир. Люди снуют вокруг, надеясь взглянуть хоть глазком. Если у кого-то и есть возможность отыскать любовь, так это у него. Или же им нравится лишь его образ, то, что он знаменитость, и он на самом деле одинок? Я чувствую, как меня тянет к нему, словно мы оба учимся жить после потери, хоть потери эти и разные. Он напоминает мне героя его книги, настолько ослепленного разбитым сердцем, что он не видит происходящего прямо перед носом: слишком занят тем, что смотрит в прошлое. Или это скорее я? И снова накатывает чувство, что слишком тяжело будет размышлять об этом посреди разговора, поэтому я убираю эту мысль подальше, чтобы развить потом.

– Мне любопытно. Почему ты не сказал мне, что писатель, когда мы познакомились в прошлом году на фестивале?

Когда он переводит на меня взгляд, сердце останавливается. Его глаза полны желания. Что он ищет? Принятия? Понимания?

– У тебя не было никаких ожиданий, ты меня не знала, ничего от меня не просила. Мы просто разговаривали как два человека, которые любят слова. Зачем же было это портить?

Я киваю.

– Люди начинают вести себя по-другому, когда узнают, кто ты такой?

– Бывает. Не то чтобы я Боно или кто-то вроде. Но всегда что-то меняется, если люди понимают, кто я. Я не против, сам такой с любимыми писателями. Но если я хочу узнать кого-то, особенно книголюба… Мне показалось таким новым то, что мы просто сошлись, не зная ничего друг о друге.

А вот он и Боно. Только его литературный эквивалент. Рози говорит, что в списке бестселлеров он где-то рядом с Николасом Спарксом.

– Я понимаю. Так что ты большую