– Конечно.

Не переставая улыбаться, агент крутанул кресло, затем схватился обеими руками за крышку стола.

– Складывается впечатление, что ты позволяешь собой командовать. Не замечала?

Маргарет почувствовала, что краснеет.

– Не твое дело! – отрезала она.

– А мне кажется, ты намного сильнее, чем сама думаешь. Мы ведь здесь имеем дело с сумасшедшими, не правда ли? – Она молча кивнула. – Поэтому хватит быть белой и пушистой.

– То есть?

Эймос хлопнул рукой по кофейному столику.

– Продолжай проповедь, брат Отто!

– Просто-напросто, – продолжал Отто, – не позволяй Мюррею вертеть собой, как ему вздумается.

Маргарет раскрыла рот от удивления.

– Ты что, ненормальный? Он заместитель директора ЦРУ, не забывай! Как я могу не позволить ему командовать, если он мой начальник!

– Хорошо, он заместитель директора. А кто ты?

– Скажи ей! – Эймос стоял, воздев руки к небу. – Скажи нашей благословенной сестре, кто она такая!

– Да, агент Отто, уж не сочтите за труд…

Отто совершил два оборота в кресле.

– Ты ведущий эпидемиолог, изучающий новое, неизвестное заболевание с ужасающими последствиями.

– Ужасающими! – словно эхо, повторил Эймос.

– У тебя не хватает персонала, и ты не можешь получить столь необходимых тебе экспертов.

– Грех, – добавил Эймос.

– Эймос, прекрати сейчас же!

Тот улыбнулся, потом взял со столика журнал и, усевшись, сделал вид, что читает.

– Маргарет, он назначил тебя главной. Что произойдет, если ты будешь настаивать на разговоре с Ченом? Неужели ты думаешь, что Мюррей кем-нибудь тебя заменит?

Нет, конечно, Мюррей этого не сделает. Она нужна Мюррею.

– Итак, – проговорил Отто, резко раскрутив кресло. – Используй то, что имеешь.

Ее гнев улетучился.

Агент Кларенс Отто оказался все-таки прав.

Рассада постоянно отслеживала собственное развитие, подпитываемая данными от блуждающих «считывателей». В определенный момент, согласно контрольным таблицам саженцев, работа «считывателей» была завершена, и через организм носителя проходил химический сигнал. «Считыватели» претерпевали фазовые изменения. С помощью простой корректировки пилообразные челюсти отваливались, и шарики надежно герметизировались.

Внутри них начинала «завариваться» смерть…

Они раздувались, наполняясь новым химическим составом. «Пастухи» перемещали химические шары по каркасу, загоняя их то в одну точку, то в другую.

Там, где раньше были челюсти, теперь появился жесткий колпачок. Смертельный состав постепенно проедал колпачок изнутри, а саженцы наводняли структуру другим химикатом, который увеличивал толщину колпачка снаружи. Таким образом, соблюдалось хрупкое равновесие, но пока саженцы были «живы» и производили химикат, ядовитые шарики оставались герметичными.

Если, однако, саженцы прекратят функционировать, колпачки разрушатся, и мерзкий катализатор проникнет в каркас, растворит его, растворит модифицированные стволовые клетки, а также все клетки, ими созданные. Клетки погибнут, и отходы примутся заражать остальные клетки. Возникающая цепная реакция приведет к растворению любых мягких тканей у нее на пути – мышц, кожи, органов… в общем, всего.

Чтобы предотвратить такой процесс, саженцы должны выжить.

И организм-носитель никак не мог знать об этом.

– Очень сожалею, мистер Филлипс, – проговорил врач. – Ваш напарник только что скончался.

Дью пристально посмотрел на усталого врача. Винить врачей не в чем: они сделали все возможное. Тем не менее Дью никак не мог сдержать волну гнева и желания наброситься на собеседника и сломать его тонкую шею.

– Отчего он умер?

– От нескольких факторов. Думаю, все вместе было слишком тяжелым бременем для организма. Если говорить напрямую, он должен был умереть еще в понедельник, однако его организм оказался достаточно силен и боролся целых шестьдесят часов. Вот мы и подумали, что, может быть, удастся спасти его, однако раны оказались слишком серьезными. Искренне сожалею. А теперь, если позволите, мне необходимо поговорить с его женой.

– Нет, – отрезал Дью. И добавил спокойно: – Я сам. Он был моим напарником.

– Как вам будет угодно, мистер Филлипс, – сказал врач. – Если понадоблюсь, я всегда к вашим услугам.

Врач ушел, и Дью уставился в пол, собираясь с духом. Он не впервые терял напарника и не впервые приходилось сообщать ужасную весть новоявленной вдове. Опыт в таком щекотливом деле отнюдь не облегчал задачу. Забавная штука: убивать он привык, а к смерти привыкнуть не мог.

Дью усталым взглядом окинул вестибюль. Шамика пристально посмотрела на него; ее сын, Джером, дремал, положив голову на подол ее пальто. Она уже все поняла. И все-таки нужно было ей сказать, произнести те самые, трагические слова.

Он медленно направился к ней. Вспомнилась другая больница, когда они с Малколмом сидели в приемной и напарник так нервничал, что места себе не находил от волнения. В тот день родился Джером. Дью помнил, как разговаривал с Шамикой через несколько часов после родов.

Дью шел очень медленно. Женщина затрясла головой, прижав к себе мальчика. Что-то пробормотала. Дью хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, лишь бы не встречаться лицом к лицу с охваченной горем женой его друга, напарника… человека, которого он не сумел защитить.

Он сдержал подступившие слезы, но в душе остались печаль и жгучая ненависть. Сейчас лишь одно придавало ему сил: уверенность, что он обязательно отыщет тех, кто за всем этим стоит. И тогда живые позавидуют мертвым!

В какой-то момент в голове у Перри закрутились воспоминания. Вот ему семнадцать. Мать, как обычно в слезах, устало треплет его по голове. Перри медленно открывает глаза, чувствуя, как голову пронзает резкая боль, пальцы касаются затылка, и на них видна кровь. Отец сидит за кухонным столом, пьет из горлышка «Дикую индейку», которую только что использовал в качестве оружия против собственного ребенка.

На бутылке видна полоска крови.

Джейкоб Доуси уставился на сына.

– Как себя чувствуешь, сынок?

Перри медленно встал. Голова трещала так, что он едва мог видеть окружающее.

– Когда-нибудь, папочка, – пробормотал Перри, – когда-нибудь я убью тебя…

Отведя взгляд от сына, Джейкоб сделал еще один большой глоток. Поставил запачканную кровью бутылку на стол, вытер рот грязной ладонью.