Книги, которые хочется показать. Лежать у лампы, чтобы угадать, изнутри ожидания начать движение к двери за долю секунды до резкого звонка. Ты входишь и всегда идешь к окну. Кого-то втягивает кресло, стул у окна не слишком удобен, но он – у пространства.

– Я не притворяюсь ничего не слышащей. Я честно заявляю, что никого слышать не хочу, – исключение делается для деловых звонков, лишённых личного характера. И вообще, нельзя ко мне слишком близко подходить. Я же дикая кошка! Со мной очень деликатно обращаться нужно. Впрочем, претензий у меня к тебе нет, просто прошу сбавить обороты и не страдать от моих рефлексий, с которыми хотела бы разобраться в одиночестве.

– Понимаю – и не навязываюсь – но это опять-таки нормально – беречь твою свободу и в то же самое время печалиться от невозможности тебя увидеть. Всё застыло, как на фотографии. Висеть в воздухе, а не лететь. Нечто приоткрывшееся.

– Знаешь, наши позиции по поводу разбивания сердец весьма сходны. Я тоже очень благодарна тем, кого в моей жизни сейчас нет. Да и нельзя так сказать, что их нет – они есть, во мне. Мне от самой себя досадно, что вечно куда-то убегаю, но ничего сделать не могу. Что касается дистанции, то близость на диване – это вовсе не отсутствие дистанции, и ты это, конечно, понимаешь. Но я тебя тоже боюсь, потому что не знаю, чего от тебя ждать.

– Общение – всё-таки не только слова, хотя и слова тоже. И открытость кожи – все-таки не открытость письма, которое изменяемо и возвращаемо практически как угодно. В несловесном опыте много непредусмотренного – и настоящего, что ли? всё-таки после понедельника я к тебе очень по-другому отношусь, да и ты ко мне. Я не требую от тебя абсолютного раскрытия, человек должен – должен, вот именно – сохранять в себе свое я, которое не хочется демонстрировать, и свои личные контакты со многим, куда третьего впускать незачем. Я тебе тоже о многом не могу рассказать, или не хочу. И дистанция должна быть, взаиморастворения не нужно. Я про другое. Про дистанцию понимания, близости, когда есть возможность создавать общую память. Не хочу отнимать у тебя вишни, которые ты хранишь для себя, я хочу, чтобы у нас появились новые, наши. Тут закон сохранения материи не действует, это можно делать из воздуха. Это так и идёт, между теплотой и неуверенностью (страхом разрушить, не так понять, задеть). Просто буду стараться, чтобы ты от меня ждала что-нибудь хорошее.

– Тебе даже и спокойной ночи по отключенному телефону не пожелаешь – а мне посочувствуй! работаю изо всех сил с восьми до пяти, у меня такое редко бывает – и почта, похоже, потеряла мои бумаги для Америки – то ли долбить, чтобы искали, то ли заново посылать – ем пенку от малинового варенья и представляю тебя в твоей комнате, с какими-то книгами, и босиком.

– Я смылась. Люблю, знаете ли, смываться без спросу. Знаешь, ты первый человек, кто заинтересовался мной печальной. Многих это просто утомляло. Да и мне самой часто кажется, что со мной можно умереть от тоски в такие периоды, потому и избегаю общения (будешь, наверное, убеждать, что это не так). А с тобой – могу позволить себе быть печальной, не испытывая при этом никаких неудобств.

– Я тоже смываться люблю – причем необязательно с перемещениями в пространстве – хотя и с ними тоже – иногда достаточно выключить телефон – но в смытости есть много оттенков – для кого-то я смывшийся, для кого-то нет – а можно, смывшись, разговаривать с тобой, зная, что ты тоже смылась. И я действительно думаю, что если ты мне интересна, то не только по праздникам, но и в печальном состоянии. Это тоже ты. Хотя иногда печаль (и не она одна) требует одиночества.

– Я просто не считаю нужным хранить фотографии тех людей и моментов моей жизни, которые уже не вызывают у меня никаких чувств. Мне кажется, это было бы лишним в моей жизни.

– Лишнее ли? мы – это и наша память, то, что с нами было, то, что нас такими сделало.

– Я не могу сказать, что я – это моя память. Я не живу прошлым, больше – ожиданием будущего, мечтами, которые даже для себя выразить не могу, предвкушениями… А прошлое для меня – груз.

– Я имел в виду, что мы сформированы тем, что с нами было, независимо от того, помним мы это или нет. Большой соблазн спросить – а что ты от меня предвкушаешь? Хотя сам на такой вопрос затруднился бы ответить. Для меня будущее – некоторая открытость, возможность, которую я не стараюсь предполагать детально. Стараюсь открыть дверь – разумеется, не всякую, а такую, за которой предполагается – но стараюсь не слишком предполагать.

– И что это ты всё про совместность говоришь? О совместном чтении книг мечтаешь… Меня это несколько смущает.

– Не беспокойся, не женюсь. Но к некоторой совместности действительно двигаюсь – всё-таки я с тобой разговариваю не для секса на узком диване раз в полгода. Есть и другая совместность, тоже хорошая – не занимаясь друг другом, а вместе, рядом.

– А насчет клятв в любви – лингвистически – кажется мне, что это то ли клише, то ли неправда. Во всяком случае, сказать в современном тексте «я тебя люблю» – это ничего не сказать, потому что у любви миллионы вариантов, и «я тебя люблю» может означать все что угодно, от «я без тебя умру» до «очень хочу тебя вот сейчас трахнуть». Мне кажется, что эта фраза либо следует из действий, из уровня понимания, и тогда она в некотором смысле лишняя, либо не следует, и тогда она – обман. Хотя, когда я это изложил одной знакомой, она сказала, что это всё так, но услышать эти слова тоже приятно, и думаю, она права.

– На этом пока заканчиваю. Работа, знаете ли, ждёт, и всё такое. В гости пока не приглашаю по техническим и прочим причинам. Не будите спящую рысь.

– Это как ты ухитряешься спать и работать одновременно? мне бы так, я бы тогда хоть ночью делом занялся, а то сейчас у меня из-за восьмичасовой работы почти ничего не движется. Зовут на литературный фестиваль в Ижевск. Это что же получается – август в Китае, начало сентября в Ижевске, потом Америка, в декабре Италия. Конечно, чего-то из этого не будет,