Я могу что-нибудь для тебя сделать? ― спросила меня Селия, когда лифт поднялся наверх.

Я уже собирался ответить, что нет, но вспомнил, что должен Тее.

― Да, позвони Фердинанду и узнай, какие виолончели он сможет привезти мне к завтрашнему дню, а потом выясни, где хранится Страдивари.

― У тебя новое хобби? ― Она наморщила лоб, словно пытаясь определить, нормально ли я себя чувствую.

― Я кое-кому задолжал виолончель, ― сказал я, пожав плечами. Пока не было смысла рассказывать Селии о Тее. Тем более, я подозревал, что Тея и дальше будет хлопать дверьми перед моим носом.

На губах моей помощницы заиграла улыбка.

― Она, должно быть, очень красивая.

― Она очень раздражающая, ― поправил я ее, ― и, как уже сказал, я должен ей виолончель. С ее произошла кое-какая неприятность.

― И ты был этим кое-кем? ― догадалась она.

― И да, и нет, ― ответил я, собираясь с духом, когда на панели лифта загорелась кнопка второго этажа.

― Джулиан, ― с многострадальным вздохом произнесла Селия мое имя, ― кем бы она ни была, твоя мать сойдет с ума, если ты подаришь ей виолончель за двадцать миллионов долларов!

― Это моя виолончель. ― Я поправил запонки, когда двери открылись. Придерживая рукой дверь лифта, я подождал, пока Селия выйдет на площадку галереи, и присоединился к ней. ― И я не отдам ее. Хотя не понимаю, почему, черт возьми, это должно кого-то волновать. Никто из нас не играет. Какая польза от того, что она собирает пыль?

― Я думаю, это то, что смертные называют инвестицией, ― сухо сказала она. ― Есть ли ограничения для тех, которые привезет Фердинанд?

Я покачал головой.

― Но я предпочитаю что-нибудь итальянское.

― Ты всегда предпочитал. ― Селия прошла со мной в сторону комнат Сабины. Ее глаза блуждали по картинам на стенах, то и дело расширяясь, когда она замечала Сезанна или Ван Гога. Иногда я забывал, насколько она моложе меня. В основном потому, что она так много времени проводила, нянчась со мной.

― Не хочешь присоединиться к нам? ― спросил я, когда мы подошли к дубовым двустворчатым дверям, ведущим в личное крыло дома моей матери.

Она закатила глаза.

― Пожалуй, я лучше подожду здесь.

Она была слишком умна, чтобы ввязываться в семейные разборки, особенно если они касались меня и моей матери.

― Я дам тебе знать о том, что выясню. — Она сделала паузу. ― Может быть, я попрошу Фердинанда доставить инструмент, который он подберет, чтобы избавить тебя от лишних хлопот? Мне нужно только имя девушки.

― Я сам займусь этим.

Она склонила голову в знак уважения к моим пожеланиям и удалилась. Когда она повернулась, я увидел на ее лице выражение несомненного удовлетворения. Я открыл было рот, чтобы еще раз объяснить, что это просто вопрос вежливости, но она уже удалялась по коридору.

Я смотрел, как она исчезает вдали, решив, что пусть она думает, что хочет по этому поводу. Я тихонько постучал в дверь и подождал, пока с той стороны раздастся властное «войдите».

Я вошел в гостиную и увидел маму, сидящую у мраморного камина в шелковом халате, расшитом крупными цветами фуксии. Огонь плясал на бокале в ее руке, в стекле отражались отблески пламени. Еще один наполненный бокал стоял перед ней на журнальном столике XVIII века. Она лениво покрутила пальцем в бокале, а затем поднесла ко рту палец, испачканный кровью, и деликатно облизала его.

Это была ее старая привычка — размышлять над подогретой порцией первой отрицательной. В молодые годы я часто приходил домой и заставал ее в подобном состоянии, как правило, из-за переживаний по поводу какой-нибудь шалости одного из моих братьев. Но вот уже много лет я не видел ее такой, с тех пор…

― Прости меня за этот вечер, ― сухо сказал я. Она позвала меня сюда, чтобы отчитать за то, что я был так откровенен в присутствии человека. Извинения могли бы свести к минимуму ее беспокойство.

Она подняла на меня голубые глаза, изучая с молчаливым осуждением, а затем указала на велюровое кресло напротив себя.

Я мог быть наследником фамилии и состояния Руссо, но моя мать крепко держала в руках меня и остальных членов нашей семьи. Это было естественно, учитывая, что у вампиров природой заложено уважение к женщине. Мужчина-вампир должен был жениться, произвести на свет наследников и вносить свой вклад в развитие общества в мирное время. Когда же шла война, мы были хорошо обучены защищать своих матерей, сестер и жен. Эти навыки мы приобретали во время дружеских стычек дома и оттачивали их на настоящих полях сражений. Мужчина-вампир всегда был готов защитить женщин, которым он служил, даже если большинство из них не нуждались в особой защите. По крайней мере, меня воспитывали в духе этих традиционных ценностей. Даже самые дикие из моих братьев и сестер подчинялись требованиям моей матери. По большей части она уважала своих взрослых детей, но время от времени кто-то из нас разочаровывал ее.

До сегодняшнего вечера я никогда не был тем, кто это делает.

Заняв место напротив нее, я ждал лекции, которую, как знал, мне предстояло услышать.

― Ты знал, что это произойдет, ― мягко сказала она. Ей не нужно было повышать голос. В этом и заключалась сила королевы вампиров. Она знала, насколько сильна и какое место занимает как глава семьи. ― Когда Камилла умерла…

Она на мгновение запнулась, и легкое движение ее ноздрей выдало горе, которое она скрывала, как старый шрам.

― Я понимаю, ― сказал я, желая избавить ее от боли, которую она все еще испытывала из-за безвременной кончины моей близняшки.

Глаза Сабины метнулись к моим, и я запоздало понял, что сказал что-то не то.

― Ты не можешь понять смерть ребенка, ― вспыхнула она, ― пока у тебя не будет своего собственного, а судя по твоему поведению, полагаю, что ты никогда этого не сделаешь!

― Есть целый год для…

― Кто была та смертная? ― перебила она. ― Симпатичный человечек в дешевом платье?

― Ничего важного.

― О? ― Она потянулась к телефону, лежавшему на коленях, где он был спрятан среди складок вышитого шелка. ― Но ты почувствовал необходимость поужинать с ней? ― Она подняла телефон, чтобы показать фотографию меня и Теи в закусочной.

― Это был твой человек? ― Я старался подавить ярость, закипавшую во