эту силу с помощью молитвы, медитаций, заклинаний, табачного дыма, медицины и хирургического скальпеля.

Она взяла копии инструкций, которые я написала в этот день, и сосчитала листы.

- Я в самом деле осмотрела сегодня столько людей? — спросила она, по-видимому, совершенно не интересуясь моим ответом. Слабая улыбка тронула ее губы, когда она закрыла глаза и откинулась на спинку своего неказистого стула. — Иди и принеси мне все твои записи о моих клиентах, кроме тех, кто рассказывал тебе свою историю. Я хочу посмотреть, как много людей я вылечила за то время, как ты появилась здесь. — Она встала и прошла со мной до двери. — Принеси все в патио. Я хочу, чтобы Канделярия помогла мне, — добавила она.

Почти час я собирала все мои материалы. За исключением нескольких дневников я принесла все в патио, где донья Мерседес и Канделярия уже поджидали меня.

- Это оно и есть? — спросила донья Мерседес, разглядывая стопку бумаг, которую я положила на землю прямо перед ней.

Не ожидая моего ответа, она приказала Канделярии сложить бумаги и каталоги у металлической бочки, которая стояла в дальнем конце патио. Сделав это, Канделярия снова села рядом со мной на циновку. Мы сидели перед доньей Мерседес, которая лежала в своем гамаке.

- Я уже говорила тебе, что ты здесь находишься под покровительством духа моего предка, — сказала мне донья Мерседес. — Прошлой ночью дух избрал тебя как медиума. А медиумы не держат записей о целительстве. Подобная мысль отвратительна.

Она встала и подошла к стопке моих бумаг. Только сейчас меня осенило, что она намерена сделать. Она развязала бечевку переплета ножом и бросила пригоршню в металлический бак. Раньше я не заметила, что внутри него горит огонь.

Пытаясь спасти хотя бы часть моей работы, я вскочила. Слова Канделярии остановили меня:

— Если ты сделаешь это, ты должна будешь уехать сейчас же. — Она улыбнулась и похлопала по циновке рядом с собой.

В этот момент я поняла все. Я просто ничего не могла здесь сделать.

XVII

Проработав целый день, донья Мерседес крепко заснула на своем стуле.

Я некоторое время смотрела на нее, желая так же быстро расслабляться как и она, затем начала перебирать различные флаконы в ее стеклянном буфете. Когда я проходила на цыпочках мимо нее, она вдруг открыла глаза, медленно повернула голову, прислушиваясь к чему-то, ее ноздри затрепетали, словно нюхая воздух.

- Чуть не забыла, — сказала она. — Приведи его сейчас же.

- Но там никого нет, — ответила я с абсолютной уверенностью.

Она подняла руки в беспомощном жесте.

- Делай же то, что тебе говорят.

Не сомневаясь, что на этот раз она ошибается, я вышла из комнаты. Было почти темно. Никого не было. С торжествующей улыбкой я уже собиралась вернуться, когда услышала слабый кашель.

Словно вызванный по велению доньи Мерседес, из сумрачного коридора вышел аккуратно одетый мужчина. У него были непропорционально длинные ноги. Плечи же, по контрасту, казались маленькими и выглядели слабыми и хрупкими. Мгновение он колебался, затем в знак приветствия поднял гроздь зеленых кокосоа В другой руке он держал мачете.

- Мерседес Перальта у себя? — спросил он низким скрипучим голосом, прерванным резким кашлем.

- Она ждет тебя, — сказала я и отодвинула занавес в сторону.

У него были короткие жесткие вьющиеся волосы, пространство между бровями измято глубокими складками, а темное угловатое лицо приковывало к себе внимание неприступной суровостью, свирепым и безжалостным выражением глаз. Лишь где-то в уголках его рта проступала некоторая мягкость.

Слабая улыбка медленно пробежала по его лицу, когда он приблизился к донье Мерседес. Опустив кокосы на землю и поправив на коленях брюки, он присел перед ее стулом. Он выбрал самый крупный кокос и тремя искусными ударами острого мачете срезал макушку.

- Они как раз такие, как тебе нравится, — сказал он, — все еще мягкие и очень сладкие.

Донья Мерседес пригубила фрукт и, делая шумные глотки, заметила, как прекрасно молоко.

- Дай мне немного внутренностей, — потребовала она, возвращая фрукт ему.

Одним ловким ударом он разделил кокос пополам, а затем отрезал сладкую желатиновую мякоть от макушки.

- Дай музии другую половину, — сказала донья Мерседес.

Он строго посмотрел на меня, потом без слов соскоблил оставшуюся половину кокоса с той же самой тщательностью и подал ее мне. Я поблагодарила его.

- Что привело тебя сюда сегодня? — спросила донья Мерседес, прерывая неловкое молчание. — Тебе нужна моя помощь?

- Да, — сказал он, доставая портсигар из своего кармана. Прикурив от зажигалки, он сделал долгую затяжку и сунул портсигар обратно в карман. — Дух был прав, проклятый кашель стал еще сильнее. Он не дает мне заснуть. У меня от него болит голова. Он не дает мне работать.

Она пригласила его сесть, но не напротив нее, где обычно сидели клиенты, а на стул у алтаря. Она зажгла три свечи перед Вирджинией, затем небрежно спросила его о кокосовых плантациях, которыми он владел где-то на побережье.

Он медленно оглянулся и посмотрел в ее глаза. Она успокоила его кивком головы.

- Эта музия помогает мне, — сказала она ему. — Ты можешь говорить все, словно ее тут нет.

Его взгляд остановился на мне.

- Мое имя Бенито Сантос, — сказал он и быстро взглянул на донью Мерседес. — Как ее зовут?

- Она говорит, что ее имя Флоринда, — ответила донья Мерседес, прежде чем я смогла вставить словечко. — Но я зову ее музия.

Она внимательно осмотрела его и встала ему за спину. Медленными, легкими движениями она растирала мазь на его груди и плечах почти полчаса.

- Бенито Сантос, — сказала она, поворачиваясь ко мне, — очень крепкий человек. Он приезжает время от времени повидаться со мной, причем всегда или с головной болью, или с простудой, или с кашлем. Я излечу его за пять встреч. У меня для него есть особо приготовленная мазь и молитва духу моря.

Она вновь массировала его длительное время.

- Ушла головная боль? — спросила она, положив руки на плечи Бенито Сантоса.

Казалось, он не слышал вопроса. Его невидящий взор был направлен на мигающие свечи. Он начал говорить о море и о том, каким зловещим оно бывает на рассвете, когда солнце встает из тусклой, потерявшей блеск воды. Монотонным шепотом он говорил о своих повседневных полуденных экскурсиях в море.

- Пеликаны кружились вокруг меня, — говорил он. — Иногда они пролетали очень низко и смотрели мне прямо в глаза. Я уверен, они хотели знать, не иссякла ли моя сила.

Опустив голову, он замолчал на длительное время, а потом перешел на низкий, почти непонимаемый шепот.

- В сумерки, когда солнце садится за дальние холмы и