Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С Виктором я познакомилась на последнем курсе колледжа. Он преподавал у нас средневековую историю. Виктор француз, так что его не беспокоила идея встречаться со студенткой. Закончив колледж, я съехалась с ним и нашла работу экскурсоводом в музее «Метрополитен». Вообще у меня такое ощущение, будто я всегда жила так, как живу сейчас, но иногда я все-таки представляю другую жизнь, наполненную другими вещами. Жизнь с кем-то, кто не Виктор и ни капли на него не похож.
Спускаясь в метро, я встретила мужчину в противогазе — и не того типа, о котором говорил Виктор. Этот противогаз был устроен затейливее, у него на носу, на рту и на обеих щеках были круги, причем круг слева был в два раза больше остальных и выглядел как зоб. На мужчине был красный шелковый галстук и костюм словно только что из химчистки. Выглядел он пугающе, люди останавливались и пялились. Некоторые, возможно, не слышали утром новостей, а те, кто слышал, гадали, не добавили ли потом еще чего-то. И раньше уже предупреждали, что могут понадобиться маски или противогазы, но взаправду раздавать их стали впервые, и у всех, конечно, нервы были на пределе. Внизу в метро я заметила, что несколько человек уже сходили в центры выдачи и несли свои противогазы в картонных коробках. Я подумала, не зайти ли за нашими, но и так уже опаздывала на работу, а первую за день экскурсию я люблю больше всего. Через окна в потолке на мадонн и святых падает мягкий свет.
На утренней экскурсии у меня было всего пять человек: супружеская пара из Техаса, мать с дочерью из Мюнхена и виолончелист по имени Пол. У него были красивые руки. Я это заметила, когда он коснулся собственного лба. Все немного нервничали, так что первые несколько минут мы обсуждали новости приглушенным голосом, которым люди обычно разговаривают в музеях. Когда группа маленькая, я обычно спрашиваю гостей, чем они интересуются, и стараюсь подстроить экскурсию под их интересы. У мужчины из Техаса на мизинце было золотое кольцо, и он сказал, что очень любит Ренуара. Произнес он эту фамилию как «Рин-ваар», а его жена согласно кивнула.
Пола интересовала фотографическая коллекция музея, так что начала я с зала с работами Уокера Эванса. На меня всегда производила сильное впечатление сдержанная и строгая красота его фотографий. Он фотографировал людей, живущих в тяжелых и безнадежных обстоятельствах, и делал это с такой четкостью и отстраненностью, будто снимал старую вывеску. Почему-то дух захватывает от такого, от холодной ясности при полном отказе от сочувствия. На другом конце зала было несколько фотографий Дианы Арбус, и я решила показать группе и их тоже, чтобы они познакомились и с другой противоположностью, с фотографами, которые до пугающей степени отождествляют себя со своими субъектами. Я сказала им, что только Арбус, похоже, ощущает их печаль — все ее субъекты, близнецы и тройняшки, дети-парии, странные парочки, бродяги, трансвеститы и фрики как будто смотрят на нее саму печально, словно перед ними что-то более мрачное и тревожное, чем их собственная судьба. Иногда так получается, если обстоятельства удачно сложатся — начинаешь говорить и узнаешь нечто, чего и не ждал услышать в собственных словах.
Я дала группе какое-то время молча посмотреть на ребенка, сжимающего игрушечную гранату, и на старуху в инвалидной коляске, которая закрывает лицо маской ведьмы. Я немножко беспокоилась насчет реакции мужчины из Техаса, но переживала я зря — он очень заинтересовался, подходил к снимкам поближе и сосредоточенно щурился. Пол в конце концов вернулся к работам Уокера Эванса. Глядя на его руки, я невольно думала о невероятно тонкой работе. Я вспоминала того человека с самолета, врезавшегося в обледеневший Потомак, у которого в кармане нашли фотографию его любимой женщины и ламинированные крылья бабочки.
До Виктора я всегда встречалась с мужчинами своего возраста. Мне уже трудно вспомнить, какие они были, какая гладкая у них была кожа и как, когда я раздевалась, они словно бы испытывали благодарность. Мне трудно даже вспомнить, как это я была женщиной, которую они любили, для которой только открывался мир. Женщиной, которая не являлась в каком-то смысле отражением Виктора. Когда я с ним познакомилась, я была практически девчонкой. Он показался мне сильным и совершенно замечательным человеком, завершенность давала мне опору и позволяла насладиться постоянством формы.
Пока я обедала, в комнату для персонала вошла одна из экскурсоводов, Эллен, худая и с длинной шеей. Она уже забрала свой противогаз и в шутку его надела. Она наклонилась прямо ко мне, как техасец к снимкам Арбус, и посмотрела на меня через глазные отверстия. Я игриво взвизгнула, но вообще-то выглядела она как огромный богомол, и от этого жутко становилось. Эллен захохотала, а резиновый загубник ловил и глушил этот звук. Потом она сдвинула противогаз на макушку и доела свой сэндвич с тунцом, а глазницы противогаза слепо смотрели в потолок. Иногда мы с Эллен разговариваем об отношениях. Ее бойфренд занимается скалолазанием, называет ее Лу, и его как-то арестовали за перепродажу билетов на «Риверданс». Она говорит, что мне повезло, что у меня мужчина с таким утонченным вкусом, посвятивший свою жизнь исследованию идей.
Чувство юмора у Виктора тоже необычное. Он медиевист, и это само по себе кое-что говорит о его вкусах, но тут еще надо добавить, что диссертацию он писал о системе наказаний в Бургундии тринадцатого века — и вот тут уже начинаешь понимать, что именно может счесть смешным человек вроде Виктора. Когда мы только начали встречаться, его черный юмор казался мне очаровательным. Это привлекало внимание к нашей разнице в возрасте, так что я могла спокойно взять на себя роль наивной неиспорченной юной девушки. Скоро Виктору будет сорок пять. Когда он не бреется, некоторые волоски у него в бороде седые, и иногда, лежа с ним щекой к щеке, я все еще ощущаю прилив благодарности и люблю его как никогда сильно. У меня есть ощущение, что Виктор отгораживает меня от
