которые не имеют аналогов у других авторов, зато обнаруживают очевидную преемственность по отношению к доисламской иранской культуре. Перу поэта принадлежат три цикла стихов, посвященных зороастрийскому календарю и названных «Персидские месяцы», «Персидские дни [месяца]», «Дни недели». Эти стихотворения с точки зрения тематики и способа объединения в циклы можно связать с традицией песен Барбада, представлявших собой «поющий календарь». По назначению эти стихи Мас‘уда Са‘да – специфический вариант панегирика, который подпадает под категорию «малого мадха» (термин З.И. Ворожейкиной) и может быть охарактеризован как тосты или здравицы на каждый день. С точки зрения формы их можно охарактеризовать как особый авторский тип газели, поскольку они тяготеют к определенному количеству бейтов (например, в цикле «Персидские месяцы» все стихотворения состоят из семи бейтов). Кроме того, в них заданы особые формальные условия, а именно: каждое стихотворение содержит название месяца, дня месяца или дня недели, а также обязательно включает имя адресата – Абу-лМулука Малик Арслана бен Мас‘уда, которому все три цикла посвящены. Первый цикл открывается стихотворением о месяце фарвардин:

О, повелитель! Избери веселье (музыку) и узри радость,

Ибо благую весть о твоей судьбе принес фарвардин.

Говорит он, что ангел семи стран (малак-и хафт иклим)

По приказу твоему и повелению спустится с вышнего небосвода.

Так устроил твою судьбу Господь Великий и Преславный,

Что быть тебе господином земли до скончания веков.

Шлет тебе дань и подать с покорностью и без принуждения

Порой царь Рума, порой царь Чина.

Ты – Абу-л-Мулук Малик Арслан Мас‘уд,

И благодаря тебе красуются венец, и трон, и царский перстень.

В саду царства всегда взращивай древо справедливости,

С ветки справедливости всегда срывай плоды счастья.

Ухом величия всегда внимай гласу судьбы,

Оком счастья всегда созерцай лик радости.

Любопытно, что содержание четвертого бейта соотносится с единственным сохранившимся текстом легендарного сасанидского певца Барбада, где упоминаются кайсар – царь Рума и хакан – царь Чина, которые подчинились и платили дань шаху Ирана. Стихотворение соотносит восхваляемого повелителя с сасанидским царем Хусравом Парвизом, адресатом «царских песен» (суруд-и хусравани), и легендарным правителем Ираджем, поскольку содержит намек на раздел царства Фаридуна между его тремя сыновьями, из которых Салму достался Рум, Туру – Чин, а младшему Ираджу – Иран, трон и божественное право на власть (фарр).

Кроме названных стихотворных циклов, Диван Мас‘уда Са‘да Салмана включает особый раздел, названный «Шахр-ашуб» (стихи о городских смутьянах) и посвященный юным подмастерьям различных ремесленных цехов или просто представителям разных городских профессий и сословий. Стихотворения подобной тематики встречаются и у других поэтов XI–XII вв., например, у Сана'и, однако только у Мас‘уда Са‘да Салмана они составляют самостоятельный раздел Дивана. Особую популярность стихи с применением ремесленной терминологии приобретут гораздо позже, в XV–XVII вв. (см. ниже). Поэтическая игра в таких стихах построена на применении слов, относящихся к занятию адресата. Вот, например, кыт‘а Мас‘уда Са‘да в честь юноши-водоноса (сакка):

Поскольку ты, как я вижу, стремишься к воде,

Уподобил я роднику свои глаза.

Если водонос постоянно стремится к роднику,

То почему не стремишься ты к моим глазам?

Разве ты знаешь, что вправду горяча

Та вода, что льется из глаз от горя и печали.

Приди, душа моя, ведь остывает вода, льющаяся из глаз,

Как только вырывается хладный вздох из моих уст.

Состав Дивана Мас‘уда Са‘да Салмана свидетельствует о том, что своеобразие поэтической манеры этого автора распространяется не только на касыды, но касается всего его творчества.

Другие литературные школы XI – первой половины XII в.

Заметным своеобразием отличаются и придворные поэты, состоявшие при правителях других династий. Одновременно с расцветом Газнавидской поэтической школы, господствовавшей на Востоке ираноязычного ареала, литературная жизнь развивалась и в западных областях.

Большой интерес представляют дошедшие произведения закавказского поэта Катрана Табризи (ум. 1072), который принадлежал к литературному окружению династии Равандидов, правившей в Азербайджане (981–1071). От его Дивана, который долго принимали за собрание стихов Рудаки, сохранилось всего несколько полных касыд, изданных в свое время исследователем творчества Рудаки Саидом Нафиси. О знакомстве с Катраном свидетельствует в своей «Книге путешествия» Насир-и Хусрав. Упоминает он и о землетрясении в городе Тебризе, на которое Катран отозвался касыдой: «Мне рассказывали, что в этом городе в ночь на четверг семнадцатого Раби-ал-Авваль четыреста тридцать четвертого года[22]… после пятой молитвы произошло землетрясение. Часть города была разрушена, другая же часть не пострадала. Мне говорили, что при этом погибло сорок тысяч человек. В Тавризе я встретил поэта по имени Катран. Он писал прекрасные стихи, но персидского языка хорошенько не знал. Он пришел ко мне, принес с собой диваны Менджика[23] и Дакики, прочел их и попросил разъяснить трудные места. Я разъяснил ему, и он записал эти объяснения» (перевод Е.Э. Бертельса).

Касыда, сложенная Катраном по случаю землетрясения в Тебризе, демонстрирует один из ранних образцов реализации стандартного «зачина катастроф». Посредством этой модели в персидской касыде описываются разного рода природные и социальные катаклизмы (ср.: касыда Фаррухи на смерть султана Махмуда). Касыда Катрана отличается тем, что в ней ясно проступает древняя мифологическая конструкция, лежащая в основе представлений иранцев о вселенской катастрофе. Касыда начинается в духе жанра зухдийат:

Напрасно я лелеял несбыточные надежды

В мире, где ничто не пребывает без изменений.

С тех пор, как существует мир, положение его таково,

Что он пребывает, а положение его не остается неизменным.

Ты становишься другим, но теми же остаются ночь и день,

Ты становишься другим, но теми же остаются месяц и год.

Призрачны тяжкие испытания, выдуманы мучения,

Не заботь свое сердце напрасно мучениями и испытаниями.

Не спрашивай изумленно, как вельможа стал благородным,

Не удивляйся, что некто оказался среди праведников.

Ты раб, и тебе приличествуют речи раба,

Ведь никто не ведает, что предопределил ему Всевышний.

Постоянно бодрствует Господь, а твари [Его] обретают сон,

Постоянно вращается небосвод, а люди обретают богатство.

Твое сердце закрыто для мудрости и стенает под [натиском]

                                                                                судьбы,

Твое тело – насмешка над надеждой, не избежит оно смерти.

Не вспоминаешь ты о тревогах в минуты радости,

Не вспоминаешь ты о разлуке в минуты свидания.

Далее в касыде разворачивается картина прежнего благоденствия города Тебриза,