облеченной в метафорическую форму жалобой на недостаток средств и скрытой просьбой к повелителю о возмещении убытков. Таким образом, у Фаррухи уже наметилось определенное разграничение тематики кыт‘а. Часть стихотворений, созданных в этой форме, постепенно приближается к структурному и тематическому облику классической газели, тогда как другая часть двигается в направлении большей функциональности и меньшей регламентации тематики (от изящных посланий и шутливых челобитных до грубых пасквилей). Впоследствии кыт‘а закрепляет за собой роль поэзии «на случай», и развивается в деловом и смеховом вариантах, тесно связанных с нормами этикета и характером общения в придворной среде. Назначение и направленность кыт‘а послужили причиной того, что именно в этой поэтической форме поэты оттачивали мастерство экспромта, способность живо откликаться в стихотворной форме на возникшую ситуацию, реагировать или влиять на настроение адресата.

• Манучихри

Третья крупная фигура газнавидского круга – Манучихри. Он родился в Дамгане и прославился не только как поэт, но и как астролог и врач. Умер он после 1041 г. По всей видимости, Манучихри получил прекрасное образование, поскольку его Диван демонстрирует великолепную начитанность автора в доисламской арабской поэзии, равно как и знакомство с собственной сасанидской песенной традицией. В его стихах соседствуют традиционные мотивы бедуинской касыды в духе му‘аллак[20] Шанфары (ум. в начале VI в.) или Имруулкайса (ок. 500 – середина VI в.) и рекордное число упомянутых названий старых иранских календарных песен, которые приписывались легендарному Барбаду. Несомненным кумиром Манучихри был поэт аббасидского периода Абу Нувас, что отразилось в увлечении жанром хамрийат (пиршественная, «винная» поэзия). Вместе с тем подобный изысканный традиционализм Манучихри сочетается в его творчестве с явной тягой к экспериментам в области формы стиха. Именно этому автору принадлежат первые известные образцы строфической поэзии на новоперсидском языке – мусаммат.

Излюбленной во вступительных частях касыд Манучихри остается календарная тематика, и зачинов, посвященных сезонным праздникам, в Диване поэта большинство. Одновременно календарную лирику можно рассматривать и как пиршественную, поскольку второй по значению тематической составляющей в ней является описание праздничных пиров на лоне природы. Именно в контексте поздравительных касыд (касида-йи салам) развиваются унаследованные от сасанидского времени сезонные мотивы: перечисление птиц и цветущих растений в весенних зачинах и описание плодов – в осенних. В одной из касыд Манучихри, посвященных Наурузу, перечисляемые птицы распевают разноязычные песни:

Пришел Науруз, о Манучихри,

С рубиновыми тюльпанами и пурпурными розами.

Все птицы одновременно обрели дар речи,

Одни заговорили на греческом наречии, другие – на еврейском.

Одна птица распевает парсийскую песню,

Другая – напев Мавераннахра.

Засвистал соловей, словно музыкант,

Забормотала горлинка, словно мубад.

Походит один голубь на чтеца Корана из Куфы,

Походит другой голубь на чтеца Корана из Басры…

На ветке иудина дерева соловей

Напоминает Джамиля Ма‘мара из племени ‘узра[21].

Без знания ‘аруза слагает он свои рифмы,

Не поэт он, а стихи его хороши.

Павлин декламирует славословия ‘Унсури,

А турач – мусамматы Манучихри.

Далее в той же касыде поэт последовательно описывает весенние цветы: жасмин, ноготок, тюльпан, нарцисс, цветок граната, вводя в текст еще один значительный блок сезонной лексики.

Как и во всем творчестве Манучихри, в контексте одной его касыды могут легко уживаться образы традиционной для Ирана календарной поэзии и отсылки к понятиям арабо-мусульманской культуры. Он упоминает названия арабских городов, связанных с разными школами рецитации Корана, имена арабских поэтов и имена племен рядом с типичной сасанидской топикой и зороастрийским реалиями.

В творчестве Манучихри встречаются и образцы «винной» поэзии в чистом виде, как правило, в форме кыт‘а, восхваляющие вино, его благодатные свойства и связанные с ним радости жизни. Широко известно стихотворение, начинающееся следующими словами:

Настала ночь, и сон для меня – мучение и пытка.

О друг, принеси мне то, что служит лекарством ото сна.

Что мертвый, что спящий, ты все равно не бодрствуешь.

Что ты мне на это возразишь и что ответишь?

Я стараюсь не умереть раньше срока,

Какая польза от бессмысленной смерти и какая за нее награда?

Я похищаю сон у глаз чистым вином.

Воистину, чистое вино – враг сна юношей…

В том же духе выдержано шутливое стихотворение о пользе ежедневного вкушения вина, в котором необходимость возлияния в определенный день недели объясняется с позиции той или иной религии:

По доброй примете в благодатный день субботу

Возьми вина и не меняй хорошую судьбу на дурную.

В согласии с верой Мусы (Моисея) сегодня вино еще лучше,

Пей, да будет благословенно для тебя молодое вино в субботу!

Если можешь, в воскресенье на рассвете опохмелись,

Поскольку хороша утренняя попойка в воскресенье!

Путь и учение ‘Исы (Иисуса) о прекрасном чистом вине

Соблюдай и не попирай свое счастье.

В понедельник выпей вина в радости

По старинному обычаю мубада и мубада мубадов…

В пятницу после второго намаза

Тоже пей вино, поскольку грешников прощает Господь!

Приведенный пример полностью отвечает индивидуальной поэтической манере Манучихри, склонного синтезировать достаточно далекие культурные реалии в рамках целостного художественного образа.

Ради создания яркого поэтического мотива Манучихри, широко пользуясь опытом своего кумира Абу Нуваса, часто пренебрегает религиозными условностями и в равной мере вольно обращается со старой зороастрийской топикой и с общепринятыми требованиями ислама, связанными с обычаями молитвы, поста и погребального обряда. В одном из своих знаменитых строфических стихотворений в форме мусаммат поэт называет кричащего на рассвете петуха «муэдзином пьяниц», который призывает к утренней попойке.

У Манучихри имеется своеобразное поэтическое завещание, также выдержанное в духе поэзии хамрийат. Обращаясь к своим собратьям по пирам, поэт просит:

О мои благородные друзья! Когда я умру,

Омойте мое тело самым красным вином,

Сделайте для него бальзам из косточек винограда,

Сшейте саван из зеленых листьев виноградной лозы,

Выройте мне могилу под сенью виноградника,

Чтобы лучшее место стало моей родиной.

Видимо, какое-то старое иранское предание становится объектом травестирования в зачине касыды Манучихри, написанной героическим размером мутакариб и начинающейся словами:

Так читал я сегодня в одном свитке,

Что жива Джамшидова дочь.

Вот уже семьсот-восемьсот лет

Как заключена она в сторожевую башню.

До сих пор в том жилище гебров

Стоит