Хорошо, что Иван вернулся. Не так боязно будет в эту ночь.

В тот день у нас только занятия в лесу были, отправила Василиса всех к лешему — и травников, и светлых волшебников, и колдунов темных, и витязей. Видать, должен он был о безопасности рассказать — после исчезновения Любавы все ходили перепуганные, боялись собственной тени.

Я же, после того как с Кащеем в саду столкнулась, тоже не решалась одна оставаться — и хоть соседки у меня больше не было, к счастью, Кузьма не был против сопровождать хозяйку. И к лесу, где леший всех ждал, домовик меня провел, обещавшись после занятий забрать и отвести в горницу, где тосковал и орал вечерами черный котяра, которого притащила моя пропавшая Любава.

— Я леса хорошо знаю, окромя меня, вам некому будет подсказать да показать… — Леший на всех смотрел свысока, как на поганок каких. Оставалось надеяться, что он не из пакостников. И хоть был он уже у нас на замене, когда первая пропажа обнаружилась — Варвара-краса, наставница по зельеварению, а все ж здесь, в лесу, в своей вотчине, может он и иной лик показать.

Одет лешак был просто, но тепло, в звериную шкуру, застегнутую слева направо, лапти тоже перепутаны.

За пределами той части Зачарованного леса, где занятия шли, уже поздняя осень стояла, приближалась Марьина ночь стылая, оттого и кутались все в шушки да кожухи, правда, некоторые боярыни в песцовых али соболиных шубах красовались, платками белыми пуховыми подвязанные. Брови сурьмою али углем подведены, губы соком ягодным смазаны, чтобы ярче быть, красивее. При их чистой белой коже, матовой да шелковистой, хорошо гляделось сие, я же представила, каким пугалом я буду смотреться, ежели брови намалюю, так и едва от смешка удержалась.

Взяла себя в руки, сосредоточилась на том, что наставник наш говорит.

— Так вот, первое, что должны вы знать, — в лесу диком не галдеть, не кричать, подношение Хозяину на пеньке, вкруг которого мухоморы растут, оставлять надобно — зайца там али хлеба кусок. Что есть, тем и угощайте, тогда и лешие тех мест будут к вам благосклонны. Чтоб не блуждать, онучи да сапоги с левой ноги — на правую, да и наоборот, кожух выверните, но это не должно внове для вас быть, с детства, коли за ягодами-грибами отправлялись, должны были приучаться…

Все слушали лешего, на пнях рассевшись по кругу, за пределами этого круга грибница разрослась да навалены были листья сухие, будто их кто специально сгреб. Пока лесной Хозяин с нами говорил — все в росте менялся, то вырастал выше деревьев, то с травинкой равнялся.

— Лесовики любят с пути сбивать да по чаще кружить, но беды не причинят. Вы другого бойтесь — порождения Нави. Жаль, что не все могут на занятия к Кащею ходить, он бы лучше порассказал… — Леший наконец перестал то расти, то уменьшаться, стал с меня росточком, на пеньке, что в центре находился, уселся, ногу на ногу закинув.

А я и рада была, что мало было занятий с повелителем Нави — страшно на Той Стороне, погибнуть можно. Потеряешься — вовек не найдут.

А лешак дальше продолжал рассказывать, как себя вести в разных лесах, с кем столкнуться можно: про лесавок, которые деток воруют и память им стирают, поведал, про то, как дитя вернуть можно, подарив ему что-то из прежних его забавок али материнскую ленту из косы; про кикимор и шишиг, что забавляются, парубков заманивая в болота; про лиходеев всяких да про помощников — не все духи леса человеку враждебны были. Что знала я, а что и впервые слышала — так что полезное было сие занятие.

И как чуяла я — пригодятся скоро умения да знания того, как в лесу себя вести…

Леший жизнерадостен был, смеялся к месту и не к месту, пугая зайцев и птиц, иногда в куст рябиновый или терновый превращался, иногда — в мшистый пень, показывая, как лесные духи морочить могут, озорничать. Про ворону сказывал волшебную — птица эта вещая помочь могла, ведь живет, сколько человеку простому и не снилось… Частенько над избушкой Бабы Яги кружит, пленников ее стережет. Но тут же со смехом леший нам принялся про Ягу истории травить — мол, не так страшна старуха, просто жаждущих в Навь пройти многовато, непонятно чего шастают, вот и должно кому-то за порядком в Приграничном лесу следить.

А мне Иван давеча сказывал, другая сестра его замуж за царя их, Ворона Вороновича, собирается, вот бы поглядеть хоть одним глазком на птичью свадебку! Дворец вроде как у жениха-оборотня стоит на самом высоком дубе, прадубе, — и среди ветвей его, с галерей открытых видать далёко-далеко, все края и все царства, а растет тот дуб на острове Буяне волшебном…

Я и не заметила, как время пролетело, — интересно было в гостях у лешего, я бы еще слушала и слушала его.

Но вышел срок — пора было в школу вертаться, к Навьей седмице готовиться.

А на Марьину ночь беда стряслась большая — ночь эта колдовская на начало груденя приходилась, когда Зима становилась владычицею мира Яви… Белобог в это время передает коло своему брату Чернобогу, и зачарованные врата Нави до первых петухов распахнутыми остаются. Явь не защищена, кто угодно и что угодно может из мертвого царства проникнуть в мир живых, оттого и берегутся люди в эту пору, двери запирая да ставни захлопывая, травы обережные на порог бросая, полынь да горицвет сушеные под притолокой развешивая да вкруг окошек — чтобы никаким путем не могли навьи попасть в дом. Останется все там, в ночи морозной, и будет морок стонать да выть разными голосами… и нельзя верить, если в свисте ветра послышится родной кто-то. Нельзя двери открывать. Нельзя выходить навстречу. Затаиться надобно и сделать вид, что не слышишь ничего, может, тогда и оставят мертвяки в покое.

А не справишься с соблазном, лишь шагнешь за порог — и все, навек пропадешь в колдовской метели. Уведут мертвые на Ту Сторону.

…Погода за пределами Зачарованного леса премерзкая была — дождь моросил, мокрый снег срывался, холодные ветра дули, слякоть да мряка. И на душе тоскливо было, особливо как вспоминала я, что Любава моя тоже среди пропавших числится. Стыдно было, что я от нее отгораживалась, непонятен страх мой прежний был — казалось, войди сейчас соседка в сени, так и кинулась бы я ее обнимать да чаем с малиной отпаивать. И надеялась я, слушая свист ветра за окнами, что еще свидимся мы с нею да не раз споем в два голоса ту песню ее любимую про девушку, которая березкой стала.

Беда пришла в чародейскую школу, когда ходили под окнами теремов ряженые в зверей ученики, чьи лица были закрыты берестяными и меховыми личинами, беда пришла, когда впустила Василиса в Зачарованный лес морок стылой предзимней ночи, предупредив, что утром снова будет как прежде — вечное беспечное лето.

Каждый, кто надевал маску, играл в то, что втайне почитал в своей душе. Я знала, что наши рыжие братья, которых не так давно приласкала ледовым прикосновением Марья Моревна, превратились до рассвета в медведей, вывернув наизнанку доху, нацепив личину звериную, а царевич мой волком обернулся, закутавшись в серый мех с головы до пят…

Я не выходила из своего терема, Иван мне запретил, сказал — неважно, кто звать будет, кто заговорит под окошком, молчать я должна. Ведь и так я темным проклятием помечена: я ведь рассказала ему все же в день Макоши обо всем — о водяном царе, о батюшкином обещании, о том, как откупиться он пытался, заплатив собою, о том, как матушку утащили русалки, как меня манят-зовут.