зале собрались почётные гости: представители королевской семьи, правительство, дипломаты, деятели искусства… Присутствовала балетная труппа Ковент-Гардена во главе с Марго Фонтейн, из Франции приехал балетмейстер Серж Лифарь со своими артистами; звёзды английского театра: Вивьен Ли, Лоуренс Оливье, Питер Брук… Не могла пропустить выступление Большого балета и прима Русских сезонов Тамара Карсавина.

Зал не сразу принял музыку Прокофьева, она и для лондонского зрителя казалась сложной, непривычной для балета. Но вот закончился первый акт. И Уланова с ужасом услышала за кулисами оглушающую тишину в зале – будто перед грозой. Громко прошелестел занавес. Провал? Но вот тишину оборвал шквал аплодисментов, крики, экстаз публики. Потом Уланова узнала, что в Англии не принято аплодировать до окончания спектакля. И нарушил традицию присутствовавший сэр Энтони Иден – премьер– министр Великобритании. Он первым начал аплодировать!

Таких восторженных рецензий в СССР Уланова не получала. Знаменитый балетный критик Арнольд Хаскелл писал:

Уланова, подобно Павловой, совершает чудо перевоплощения, передавая глубокие эмоциональные категории в материи танца. Уланова обладает всем – невероятной техникой, полностью скрытой за формой непринужденного плавного танца, прекрасным интеллектом и великолепной эмоциональностью. Она не просто балерина, царящая на сцене. Она – подлинная Джульетта, чью судьбу мы переживаем.

Другой балетный критик подсчитал, что овации после «Ромео и Джульетты» продолжались 90 минут. И все отметили несравненное актёрское мастерство Улановой, которая «играет так, как будто речь идёт о жизни и смерти».

На следующий день артисты перед спектаклем отправились прогуляться по Лондону. Стояла промозглая, прохладная осень. Возле театра были разложены костры, вокруг них сидели люди, укутанные в пледы, с бутербродами и кофейниками. Они проводили дни и ночи перед театральной кассой, мечтая попасть на русский балет.

Невероятное количество публики на выступлениях поражало артистов. В Москве действовал строгий закон: стоячие билеты в Большой не продавали. А Ковент-Гарден ломился: люди стояли в проходах, сидели перед оркестровой ямой, свисали с балконов…

«Жизель» полюбилась лондонцам не меньше Джульетты. На этот спектакль пришла королева. Вспоминает Леонид Лавровский: «Когда королева появилась, весь зрительный зал встал и вытянулся, как на параде, почти не дыша. И вот в этом молчащем зале она продефилировала и опустилась в свое кресло. Точно такая же церемония соблюдается и после конца спектакля, когда уходит королева. Все встают, поворачиваются в ее сторону, и никто не расходится и не аплодирует, пока она не уйдет. Так вот, после спектакля «Жизель» с участием Галины Сергеевны, когда опустился занавес, все зрители бросились к сцене, раздались бурные, несмолкаемые аплодисменты. И никто не заметил, когда королева ушла».

После спектакля полицейские помогли Улановой пробраться к машине сквозь толпу поклонников. Но завести мотор зрители не дали! Толпа благоговейно толкала машину на холостом ходу – и так довезла Уланову до гостиницы.

Илл.23: Галина Уланова – Жизель

Критиков восхитила «кристальная ясность мысли» Улановой в роли Жизели. На много лет мастерство Улановой стало эталонным в мире балета. Именно те гастроли добавили к легендарным в начале века словам «Балле Рюс» новое символичное для балета слово – «Большой». Шутка ли – пятьдесят пять лет прошло, а про те гастроли всё ещё слагают легенды!

Ужин с пуделем

Английская поклонница подарила Джульетте-Улановой очаровательного маленького белого пуделя, назвав его Большиком в честь Большого театра. Подарок должен был прилететь к Улановой на самолёте. Но по международным правилам всякая живность подвергается тщательному медицинскому осмотру. Тогда в дирекции Большого работал администратором Александр Рейжевский – поэт-юморист, фронтовик, человек наблюдательный и деловитый. Он, по просьбе Галины Сергеевны, поехал с ней в Шереметьево за этим милым подарком. Там они нашли дежурного врача-ветеринара, всё оформили, и пудель по имени Большик попал в руки «Джульетты». На Котельническую компания во главе с Большиком приехала поздним вечером. Все проголодались, к тому же было холодно… Горячительного в доме оказалось достаточно, но холодильник был ещё пуст, Уланова только что вернулись с гастролей.

Ситуацию спас муж Улановой, театральный художник Вадим Фёдорович Рындин, неожиданно явившийся из кухни с блюдом восхитительного паштета, который был мгновенно уничтожен присутствующими. Когда Рейжевский уходил, он заметил в кухне открытые консервные банки – это был паштет Большика, «собачий паштет». Пёс, как и подобает важному посетителю столицы, прибыл в Москву со своим продовольствием…

О личном вполголоса

О личном нельзя говорить во весь голос… Однажды в ответ на вопрос о мужьях Уланова посетовала: «Не понимаю этой нынешней тяги ко всему интимному. Мне иногда кажется, если б вдруг у нас наступила жара, как в Африке, то в отличие от африканских племен люди бы у нас ходили без набедренных повязок, совсем голые».

Она не пускала посторонних в свою личную жизнь, которая не была скудной на любовь. Актёр и режиссёр Иван Берсенев, художник Вадим Рындин, дирижёр Кировского Евгений Дубовский, дирижёр Большого Юрий Файер были её гражданскими мужьями. Единственным «законным» супругом Улановой был Юрий Завадский, с которым они расстались, но остались друзьями и никогда официально не разводились. В первые послереволюционные годы Завадский был самым популярным молодым актёром Москвы, сыграл принца Калафа в знаменитой постановке Евгения Вахтангова «Принцесса Турандот». Потом прославился как режиссёр.

Они близко познакомились в тридцатые годы, на отдыхе в Барвихе. К тому времени Завадский уже был поклонником искусства Улановой: «Впервые я увидел Уланову в «Лебедином озере». Она была такой же, как все, и все-таки иной. Вокруг Улановой танцевали, Уланова жила. Ее Одетта существовала… Уланова принесла с собой в искусство целый мир драматических страстей». Это не дежурные комплименты, Глаз режиссёра приметил в улановской эстетике главное – проникновение в образ.

В воспоминаниях о Завадском превалируют такие формулы: «Надменный Онегин», «равнодушный красавец», «барин, родившийся в енотовой шубе». Марина Цветаева страстно в него влюбилась, посвящала километры стихов, в которых актёр предстаёт пленительным сердцеедом: «Вы столь забывчивы, сколь незабвенны». Но броня лицедея-Казановы волшебным образом исчезала, когда он видел (или хотя бы слышал по телефону!) Уланову, перед которой преклонялся.

В сороковые годы к Завадскому пришло официальное признание. Известна колкая шутка Фаины Раневской: «Завадскому дают награды не по заслугам, а по потребностям. У него нет только звания «Мать-героиня». Он привык к почёту, к лести, но перед Улановой робел…

На спектаклях, на приёмах они часто появлялись вместе: Калаф и Джульетта, статный барственный режиссёр и хрупкая балерина. Он не пропускал спектаклей Улановой в Большом. Конечно, семейная жизнь двух подвижников театре была неординарной. Галина Уланова вспоминает:

«Жили мы, будучи в браке, порознь – он в